***
В заключении главы о Бельтеневых приведу воспоминания Ольги Константиновны Зуевой (в девичестве Чистовой):
- В то время мне ничего не говорили, боялись, что заберут – мы богатые, у дедушки – ресторан, магазины, мебелированные комнаты, у тети Оли муж дворянин. Бабушка Ульяна боялась соседей, которые могли донести.
Жили мы на Пискаревке, улица Матвеевская, дом 13. У дедушки было четыре дома, но при Советской власти три из них он отдал государству, оставил один. Потом отдал верхний этаж последнего дома, и мы жили на нижнем этаже. Четыре комнаты, большая кухня, огромный подвал. В комнатах была очень красивая мебель. Большой буфет весь украшенный резьбой – цветы, завитки, летают ангелы; диваны, кресла, стулья покрыты красным бархатом; посередине – огромный дубовый стол; на стенах много больших картин; под потолком – старинная люстра со свечами (электричество еще не было проведено). Дом окружала большая веранда с цветными стеклами-витражами. Вход из комнаты на веранду отделяла не занавеска, а как бы соломка из разноцветного бисера. Очень красивое крыльцо, небольшой вишневый сад, где висели для нас гамаки. И еще было много медных самоваров самых разных размеров – от огромного до крохотного, который почему-то называли «спиртовой». А для варенья, как в «Евгении Онегине», - огромный медный таз. В буфете – очень много очень красивой посуды с вензелями дедушкиного ресторана, которую моя мама уставала перемывать. Держали коз. К нам часто приезжали Лиза и Люся Плетнева (дочка старшей дочери Ульяны – Нюши), Ефим с Андреем, дядя Коля. Говорили – едем к вам на молоко.
После Финской войны около нас построили большое кладбище, где хоронили погибших солдат. Оно было окружено забором, по верху которого был сделан небольшой козырек. Братья – Лева, Ефим и Андрей забирались на него и бегали вдоль всего забора до тех пор, пока кто-нибудь из них не свалится. Когда хоронили солдат, всегда звучала музыка, и мы (мне было 8 лет) бегали смотреть. В доме жили до самой войны. Когда забрали Бориса Павловича, тетя Оля привезла все письма (в том числе и письмо Федора Раскольникова). В подвале вырыли котлован и закопали туда письма. А после войны, когда вернулись, дома уже не было. Сначала там были огороды, сейчас просто пустая площадка.
Когда я родилась, бабушки Ульяны уже не было в живых. Она очень любила и баловала своего внука Леву – носила его на руках и позволяла все, что душа пожелает. Он, еще не умея говорить, указыал пальчиком на картины и молоток. Бабушка подносила его к картинам и он с наслаждением разбивал молотком все стекла (надо понимать, висели на стенах не копии, а подлинники). Потом картины с разбитыми стеклами уносили в подвал.
Папа очень хорошо умел сочинять. Он мне каждый вечер рассказывал сказки про девочку Полю (мне уже было 9 лет, но он все равно ежевечерне рассказвал эту бесконечную сказку). Когда уезжал в командировки, то писал ее продолжение в письмах. Взрослые люди с нашей улицы вместе с нами ждали этих писем, спрашивали – есть продолжение? –и внимательно слушали.
Во время войны папу послали в Куйбышев в командировку. Он увез туда всю семью. Ехали от Ленинграда до Куйбышева целый месяц – часто останавливались – пережидали бомбежки, пропускали военные эшелоны, идущие на фронт. Однажды перед нами разбомбили поезд с детьми. Детишек, оставшихся в живых, переносили к нам, грязных, испуганных. На станциях их понемногу куда-то отсылали. В Куйбышеве я пошла во второй класс, Лева – в 9-ый. Его с классом послали куда-то в колхоз (работать было некому – все на фронте). В это время папу перевели в Ташкент.Уезжать надо было через три дня. Мама пошла в школу, узнала, где эта деревня, и поехала за сыном. Переехала Волгу на пароме, а дальше – пешком – транспорта не было. Шла почти двое суток. Ноги сбились, распухли, как бревна, но передышек себе почти не позволяла – нужно было спешить. Наконец нашла сына, показала справку из школы. Леву отпустили. Дали мешок семечек и машину – так они успели вернуться во-время.
В Ташкент тоже добирались месяц. Ехали в теплушках, которые назывались «телячьи вагоны», грелись у буржуек. В Ташкенте остались одни – папу снова послали в командировку, а потом пришло извещение о его смерти. Он заболел сыпным тифом, уже поправлялся, но началось воспаление легких, приведшее его к смерти.
Папа очень любил маму. За всю жизнь ни разу не повысил на нее голоса, все звал «голубушка». Бабушка Ульяна была против их брака – мама литовка, без образования. Но брак оказался очень счастливым. Я помню, что мама училась в 7 классе, когда я была уже достаточно большая.
После смерти Ефима Филипповича Ульяна снова вышла замуж. Все дети стали Сергеевичами. Тетя Оля как-то сказала моему папе: «Костя, почему мы Сергеевичи. Ведь наш папа Ефим». Папа ответил – мне все равно. А тетя Оля добилась, чтобы ее документы исправили и стала Ефимовной.
Дядя Коля у нас был очень красив – смуглый, волосы черные, вьющиеся. Семьи он так и не создал – был многолюбом. Я помню, что он жил с какой-то молодой женщиной, у них родилась дочь, которую назвали Оля. В честь вашей бабушки у нас пошли Ольги – меня так назвали, дядя Коля так назвал свою дочь, Лиза и Лева своих дочерей тоже назвали Олями. Когда мы в Ташкенте остались одни, без папы, дядя Коля нам помогал деньгами. Мама рвалась на родину – в Ленинград, но уехать было невозможно – необходим был вызов. Дядя Коля написал маме – давай я на тебе женюсь, чтобы вас отпустили. Но мама отказалась. Уехать все-таки удалось. Приехал вербовщик, который брал людей только с ленинградской пропиской. Мама выстояла к нему большую очередь и была завербована. Приехали в Ленинград – ни дома, ни денег, одежда на жарком ташкентском солнце вся истлела. Пришли к Люсе Плетневой (двоюродной сестре). Та подарила подушку и серое солдатское одеяло, из которого мама сшила мне пальто (я потом долго в нем ходила). А Лева остался в Ташкенте. Он работал на авиационном заводе (где ему выдали бронь, поэтому на фронте он не был), учился в политехническом институте. И его с завода не отпустили. Папа работал в стройпроекте, который выделил нам в Ташкенте квартиру. А когда все вернулись в Ленинград, у Левы квартиру отобрали. Приятель посоветовал общежитие ликеро-водочного завода. Там Лева и пристрастился к выпивке.
В семье у нас не пили. Я помню, какие у нас были застолья. Главным было общение. Дядя Коля играл на мандолине, папа – на гитаре, хорошо оба пели. Дядя Коля хорошо рисовал. В то время не было открыток – он рисовал открытки на ватмане и посылал мне. В старости что-то у него случилось с позвоночником, ходил сильно согнувшись, на спине вырос горб. Но все равно женщины его любили. А когда слег в больницу, то не пропускал ни одну нянечку и медсестру – ухаживал за всеми.
У всех Чистовых была блестящая память. Тетя Оля считала Леву гениальным. У нее была тетрадка, в которую она записывала известных людей:
Пушкин – кровь такая, кровь такая – гениален
Царь такой-то – кровь такая, кровь такая – гениален
В этой тетради был записан и Лева – смешение русской, цыганской, литовской крови – гениален.
Она говорила мне – я очень боялась, что ты будешь дебилом. Так часто случается – если в одной семье природа все отдает одному ребенку, то второй рождается дебилом. Я смеялась – у меня по математике едва-едва тройка и памяти нет.
По возвращении в Ленинград нам выделили одну комнату на две семьи, жили мы впятером Поэтому, когда приехал Лева, его к нам не прописали. Тогда он уехал в Косулино. (Ира, слушая рассказ Оли Зуевой, вспомнила, что Ефима, когда он вернулся с фронта, тоже отказались прописать. Он пытался дойти до Жданова, но не смог. На всех инстанциях ему отказывали. Тогда он решил покончить жизнь самоубийством, сказал – если меня Ленинград не принимает, то у меня без него жизни нет. Его спасли, и он тоже уехал в Косулино к матери и сестре. В Косулино его догнало разрешение Жданова на прописку).
Мама работала на заводе, я училась в школе. У мамы была дистрофия, начались голодные обмороки. Я решила бросить школу и пойти работать. И тут появился Ефим – Лева попросил его помочь нам. Заставил меня вернуться в школу, занимался со мной (я много пропустила). И Лева стал присылать каждый месяц по 500 рублей.
В Косулино я была два раза. Мы с мамой тяжело жили. И тетя Оля писала маме – присылай к нам Олю, набери только денег на билет, а отсюда мы ее сами отправим. Приехала. Встретили меня Лиза и Виктор Петрович в Свердловске, повезли в Косулино. Тетя Оля была больна (дистрофия), но очень энергична. Они с бабой Дуней вели хозяйство. Тетя Оля стирала белье, но выжимать не могла – так текущим и вешала – хорошо,что на улице. Баба Дуня готовила нам обеды, варила овсяные кисели. Готовить надо было много – нас много.Еще и Игорь Платонов приехал, и в рабочей комнате всегда кто-то был – они тоже обедали с нами. Надя приходила с Борей.
Я гуляла с троими – Олей, Андрюшей (Дюдей,как его звала Оля), Боренькой. Ходила с ними в магазин за продуктами, тогда все было по карточкам. Мне было 15 лет, а дети звали меня тетей Олей, все вокруг удивлялись. Задержалась я в Косулино, и Виктор Петрович с Лизой устроили меня в школу, в 7-ой класс. Еще моей каждодневной обязанностью были походы за малиной – Лиза договорилась со знакомой женщиной и та разрешила собирать ежедневно по литровой банке ягод, чтобы дети получали витамины. Зайду в высокий малинник – кругом малина, так хочется съесть, а совестно – вдруг увидят. Тайком бросаю несколько ягодок в рот и стыжусь – Лиза ведь за это деньги платит. Потом ели малину с молоком.
Каждое утро мы с тетей Олей ходили за грибами, уходили рано, едва развиднеется. Дети ведь маленькие, Дуне тяжело с ними, поэтому уходить надо было спозаранку. Однажды собираю грибы, наклонилась и вдруг вижу около грибов чьи-то страшные большущие сапоги (тогда по радио постоянно предупреждали, что в лесах прячутся дизертиры, их много и они опасны). Поднимаюсь – передо мной страшный, страшный заросший человек в страшном оборванном полувоенном одеянии. Стоит и молча смотрит на меня. А тетя Оля далеко – увидела, как побежит, встала передо мной и говорит ему: «Вы, наверное, закурить хотите? У меня есть пачка папирос и спички», а сама меня толкнула и прошептала – беги. Я выбежала на дорогу, а она отдала ему все, что у нее было, догоняет меня и говорит: «Пошли, быстро, но не беги». Уж потом побежали. И все равно за грибами каждое утро продолжали ходить, но не так далеко. Иногда с нами ходил Игорь, но толку от него не было – грибы он не собирал, только кричал по-тарзаньи и лазал по деревьям (Игорю тогда было 13 лет).
Игорь однажды заявил – тетя Оля, мы с ребятами едем в поход на велосипедах на три дня, соберите мне продуктов. Тетя Оля мне шепчет – хоть отдохнем от него (Игорь был очень шустрый, да и тетя Оля устала от всех). Баба Дуня собрала ему котомку еды (это в голод-то, при карточной системе), и он укатил, Возвратился в тот же вечер. Еду они всю съели (детишки все были голодные). Виктор Петрович, когда узнал, рассердился – как вы додумались парня отпустить на три дня, а тетя Оля говорит – да вот он, уже вернулся.
Поехали мы на грузовой машине в партию – Виктор Петрович, Лиза, какая-то женщина, я, Игорь, Оля с Андрюшей. Загрузили спальные мешки. Шофер Иван Иванович нас повез. Приехали в Челябинск, остановились около базара. Лиза с Виктором Петровичем ушли, строго-настрого наказав мне никого из детей из машины не выпускать. Но Игоря разве удержишь! – Я пойду, посмотрю, что там продают. – Игорь, нельзя, Лиза и Виктор Петрович запретили. Следи лучше за детьми. – Нет, пойду. И ушел. Вернулась Лиза. Я говорю – Игорь меня не послушался и ушел. Смотрим – у рынка стоит «черный воронок», милицейская машина, а около нее шум, драка, кого-то пихают в машину, а он кричит, размахивает руками. Игорь! Еще секунда и его бы затолкнули в машину и увезли, а мы бы не знали, куда он делся. Оказывается, была облава на банду воров. Игорь ходил по рынку и разглядывал прилавки, а за ним следили. Как Лиза и В. П. побежали! Схватили Игоря за руку, тянут, милиционеры тянут его в свою сторону. «Не трогайте его, это наш ребенок, наш племянник», - «Какой племянник! Он из шайки бандитов!» Едва его отбили. Посадили Игоря в кузов машины и поехали. Он сидит, молчит, сильно испугался.
Потом приехали в Миасс, искупались в речке, ходили по заповеднику, забирались на горы. Остановились у лизиной знакомой. Лиза купила мяса и попросила хозяйку нажарить нам котлет в дорогу. А в избе было столько мух – я такого никогда не видела – весь потолок от них черный. От жара они падали прямо на плиту и сковородку. Едем в машине, Лиза всем раздает котлеты. Я отщипнула кусочек, а там муха. Пришлось незаметно выбросить котлету за борт. А Лиза еще одну протягивает – съешь еще, очень вкусные. Потом я уже эти котлеты не разламывала, скидывала тайком на дорогу.
Когда пришло время уезжать в Ленинград, нам с Игорем дали деньги, чтобы мы в Свердловске купили билеты до Ленинграда. Стоим на вокзале. Игорь говорит – поедем в Москву. Зачем? – Там у меня дядя генерал, нас накормят и билеты до Ленинграда купят. Долго он меня уламывал. Поехали в Москву. По дороге Игорь выскакивал из вагона на каждой станции. Я боюсь – отстанет, потеряется. А он все осматривает, зимние шапки примеряет. Бежит ко мне – дай денег на шапку, вон какая хорошая! – Игорь, у нас на еду-то денег почти нет. – Тогда давай деньги делить пополам! Я упираюсь. Он – ну, тогда купи мне шкатулку. Пришлось купить шкатулку – он меня одолел. Прибываем в Москву. У Игоря записан адрес, с трудом добрались – я с чемоданом, он с котомкой. Дяди дома не было. Звоним – выходит жена генерала. Игорь – мы к вам приехали из Косулино. Она – ой, нет, нет, ребятки, некогда, некогда, я на дачу уезжаю, вы меня извините, идите, идите, идите. Выгнала. Домой не пустила. Вернулись мы на вокзал. Голодные. Надо брать билеты, а денег не хватает. Я решила брать один билет взрослый, другой детский. Времени до поезда еще много – уходит ночью. Говорю Игорю – посиди на вокзале, а я съезжу Москву посмотрю, ведь никогда здесь не была. Игорь сначала сопротивлялся, а потом согласился – отпущу, если купишь мне два мороженых, - хорошо, я тебе принесу. Только прошу – чтобы не украли мой чемодан – какие–никакие, а у меня там последние платья были, сшитые мамой, тете Оле они очень нравились. Знаете, что он придумал? – Лег на чемодан и привязал себя к чемодану веревками, и улегся спать. Я гуляю по Москве, такая довольная – Красная площадь, Мавзолей, так красиво! Возвращаюсь на вокзал с двумя морожеными, как обещала. Толпы народа уже схлынули. Посреди полупустого вокзала спит на чемодане привязанный Игорь, крепко прижав к себе свою котомку. Сели в поезд (сидячий). Я боюсь – контролеры заходят на каждой станции. Игорь успокаивает – не волнуйся, я короткие штаны надену, сойду за ребенка ( а сам высокий, с меня ростом). Когда появлялись контролеры, он или прятался под лавку, или ложился свернувшись на колени к сидящим пассажирам (все уже знали наши беды и сочувствовали) – ребенок спит. Никогда этого не забуду!
(Воспоминания записаны на диктофон в 1999 г. в Уфе).
Думала закончить эту главу рассказом Оли, но не получилось. Поэтому пишу заключение №2. Недавно мы отметили 90-летие со дня рождения мамы. Пригласили тех, кто знал и любил ее и папу. Сказано было много теплых слов. Попытаюсь, как могу,восстановить их по памяти.
Сначала взял слово мой муж Саша: «Мы собрались, чтобы вспомнить маму. Она была уникальным человеком, притягивала к себе людей своей, с одной стороны, открытостью, с другой стороны, вникала в чужие проблемы очень искренне, умела проявить участие ненавязчиво и так, что человеку становилось легче. Она умела разговаривать с людьми, что в нынешие времена является большой редкостью. Когда не создается видимость участия, а проявляется настоящее дружеское понимание и сопереживание. Она не ограничивалась словами – если могла чем-то помочь, то обязательно помогала. Высота ее человеческих качеств сочеталась с образованностью, высокой культурой и интеллектом. Она не стеснялась, без всяких кавычек, сеять доброе и вечное – в контактах с людьми, детьми, больными, коллегами».
Алла Александровна Цветкова работала в партии, которую возглавлял мой папа. Поэтому она в первую очередь заговорила о нем: «Виктор Петрович был великолепным специалистом. Это связано с тем, что он окончил Ленинградский горный институт, а это хорошая школа, и, кроме того, за плечами у него была огромная практика. Он знал больше, чем все мы вместе взятые, но не кичился этим, а очень деликатно помогал молодежи. Был очень добрым, внимательным. А Елизавета Борисовна – это лидер. Сейчас остались только узкие специалисты. Елизавета Борисовна могла интересно, доступно рассказать обо всем, обсудить широкий круг проблем геофизики и геологии. Я бы очень хотела организовать конференцию, посвященную ей».
Перебивает Валя Александрова: «А какая она была красавица! За ней даже боялись ухаживать, относились, как к Мадонне».
Юра Александров ( как и все до него говорившие, по специальности геофизик): «Я всегда поражался, что Елизавету Борисовну все знают. Приезжаю в Орск, Челябинск, Магнитогорск, Москву, в министерство – везде ее знают! Она была романтиком в геологии. Как она переживала за все, за каждый разрез! Помню у нас с приятелем было ночное дежурство. Сидим, все съели, все выпили. 3 часа ночи. Выйти из здания нельзя – двери можно открыть только снаружи. Мы залезли в подвал, через какой-то люк выбрались на улицу. И куда, вы думаете, мы поехали? К Елизавете Борисовне! Она напоила нас кофе. И мы отправились назад, продолжать дежурство».
Ирина Игоревна Чернова, тоже геофизик, немногословна, она не любит привлекать к себе внимание.Наклоняется ко мне и тихо говорит: «Я ведь к Елизавете Борисовне бегала чуть ли не каждый день со всеми своими проблемами. Все ей рассказывала».
Светлана Шагиахметова, моя подруга, композитор, преподаватель: «Елизавета Борисовна, как и моя мама – это одно поколение. Их отличала общительность, доброжелательность к людям, желание помочь. Друзья их детей становились их друзьями. Я приходила к Елизавете Борисовне, как к своей маме. Познакомились мы с ней у Людмилы Петровны Атановой (ведущий музыковед Башкирии и мамина подруга). Елизавета Борисовна была одна, Оля не смогла придти – была на охоте. Потом помню один день рождения Оли. Стол протянулся на две комнаты: в одной сидели друзья и сотрудники, в другой – олины ученики. По комнатам бегал какой-то мальчик. Елизавета Борисовна схватила его за руку и спросила – ты чей? Оказалось, малыш Витя (ему тогда было пять лет) попросил на улице незнакомого мальчика проводить его до дома. Потом сказал – пошли к нам, у моей мамы сегодня день рождения. Вот они и пришли.
Еще помню, как Елизавета Борисовна собирала в лесу малину. Она собирает ягоды с одной стороны, кто-то ломает кусты с другой. Елизавета Борисовна говорит – нельзя ли поаккуратнее собирать? Кусты раздвинулись и к лицу Елизаветы Борисовны придвинулась морда медведя. Оба сборщика малины со страху бросились наутек в разные стороны».
Тамара Петрова, жена моего брата: «Елизавета Борисовна была подвижником. Всем, что знала, делилась с окружающими. Спросила как-то меня – есть ли у маленького Андрюши в школе уроки эстетики? – Нет. Тогда она собрала рулон репродукций и отправилась в школу рассказывать о художниках. В Республиканской больнице ее до сих пор вспоминают. У нее разрегулировался сахар, она легла в больницу. Чуть почувствовала себя лучше – снова появился рулон репродукций. Для всего отделения был прочитан цикл лекций о художниках. По-видимому, было очень интересно, раз до сих пор вспоминают».
Мы провели весь вечер в воспоминаниях. Какое счастье, что маму и папу до сих пор помнят и любят. Потом Юра взял гитару и полились песни – мама очень любила петь.
Свободное копирование
