22 января 1875 г.
Французский ум, по Джиоберти, принимает только форму истины и преувеличивает её, изолируя её так, что исчезают действительности, которыми он занят. Он принимает тень за добычу, слово -- за вещь, кажущееся -- за действительность и абстрактную формулу -- за истинное. Он не выходит из умственных ассигнаций. Поговорите с французом об искусстве, об языке, о религии, о государстве, о долге, о семье, и вы почувствуете в его манере говорить, что его мысль остаётся вне предмета, что она не входит в его сущность, в его сердцевину. Он не старается понять её в её существенном, но только -- сказать о ней что-либо похожее на правду. В его устах самые прекрасные слова делаются узкими, пустыми; напр., ум, идея, религия. Этот ум поверхностен и не обнимает вещей, он колет с тонкостью, но не проникает. Французский ум хочет наслаждаться собой по поводу вещей; но он не имеет уважения, беспристрастия, терпения, забвения себя, которые необходимы, чтобы понимать вещи такими, каковы они есть. Это не философический ум, но только подделка под него, потому что он не содействует разрешению ни одной задачи и бессилен схватить всё, что живо, сложно и конкретно. Абстракция есть его первородный порок, самонадеянность -- его неизлечимый недостаток и правдоподобность -- его роковой предел.
Французский язык не может выразить ничего рождающегося, зачинающегося, он изображает только последствия, результаты, caput mortuum [лат. -- косный остаток], но не причину, не движение, не силу, не совершение какого бы то ни было явления. Он аналитичен и описателен, но он ничего не объясняет, потому что он не показывает начал и образования из ничего. Кристаллизация не есть для него таинственный акт, посредством которого вещество переходит из состояния жидкого в состояние твёрдое, а только последствие этого акта.
Жажда истины не французская черта. Во всём предпочитается то, что кажется, тому, что есть, внешнее -- внутреннему, фасон -- материи, то, что блестит, тому, что служит, мнение людей -- сознанию. Это значит, что центр тяжести француза всегда вне его, в других, в публике. Отдельные личности -- нули; единицы, которые делают из них число, сообщаются им извне; эти единицы суть государь, модный писатель, любимый журнал -- словом, мгновенный хозяин моды. Всё это может происходить от чрезмерной общительности, которая убивает в душе мужество сопротивления, способность исследования и личного убеждения, уничтожает стремление к идеалу.
Свободное копирование
