Ч. 27 Жизнь номер 2. Камикадзе
Я сразу заподозрил недоброе, особенно, когда узнал, что исчез и районный инженер - отправился в командировку, где его было не найти. Пошёл по цехам и увидел, что артустановки, как говорится, «ещё в дровах».
Замысел моих шефов был предельно ясен: оставить меня расхлёбывать эту ситуацию. Начальники цехов и начальник производства заверяли, что успеют до конца июня собрать установки, но я знал, что они врут.
В конце месяца у меня появился начальник сборочного цеха с формулярами на артустановки с просьбой их подписать. Я вызвал руководителя группы в сборочном цехе, хорошего парня, капитана 3 ранга Анатолия Васильевича, который пришёл на завод после академии, спросил, готовы ли установки и где их технологические паспорта.
Тот мне ответил, что они им не подписаны, поскольку установки ещё не собраны и не прошли испытания, но, мол, обычно шеф подписывал формуляры, их отправляли в военную приёмку корабелов, а артустановки поступали на кораблестроительный завод позже.
Толя по этому вопросу помалкивал, начальству виднее, и был прав. Всё было потом по Галичу: «А молчальники вышли в начальники».
Я проверил все технологические паспорта, начиная с самой первой артустановки, изготовленной заводом, и увидел, что старший военпред подписывал формуляры о готовности тогда, когда установки ещё не были готовы, а сдавали их иногда спустя месяц – полтора.
Заводские начальники клялись и божились, что они в течение недели дошлют артустановки, корабелы, мол, в это время заняты другими работами. Врали, как обычно.
Я узнал, что с нашего завода в таких случаях уходили даже пустые ящики с пломбами ОТК и военной приёмки, их оставляли на складе кораблестроительного завода, а потом уже, спустя недели, меняли на ящики, в которых была матчасть.
Знали ли об этом военпреды корабелов или нет, судить не берусь, не спрашивал, но то, что директора заводов между собой договаривались, у меня сомнений не было.
Подписывать формуляры я категорически отказался.
Не буду рассказывать, как на меня давили со всех сторон и чего только я не наслушался. Но даже при том очковтирательстве, которое творилось в те годы, сдать корабль без артустановок никак не могли.
Те, кто работали на заводе, могут хорошо представить эту ситуацию, когда стоял вопрос о полугодовой премии, да ещё в период «соцсоревнования Москвы и Ленинграда».
Состоялся разговор с новым директором завода, который, надо отдать ему должное, обошёлся без истерики и угроз, а только картинно поиграл желваками и сказал, что будет звонить в Москву.
Я стал мгновенно известным в определённых городских кругах, но то была не та известность, которой хотелось. Скоро меня вызвали на ВЧ. Зам. начальника управления контр-адмирал Владимир Терентьевич выслушал мой доклад и сказал: «Вы всё же, Владимир Абович, посмотрите, что там можно сделать».
Туманно высказанная начальственная мысль была предельно ясна подчинённому, но я сделал вид, что её не понял, и ответил: «Товарищ адмирал, можно только подписать формуляры на неготовые и непроверенные артустановки». На том разговор окончился.
Через два дня начальник производства, улыбаясь до ушей, принёс мне письменное решение, подписанное директором и шефом, что разрешается отправить подписанные формуляры:
«Теперь вам нечего опасаться, можете подписать формуляры. Нашли мы вашего шефа в лесу. Запили это дело коньяком и заели бутербродами с чёрной икрой. Никто вам никаких претензий предъявлять не будет, ни в Москве, ни корабелы, с ними тоже всё решили».
Я ему ответил, что мой шеф сейчас не находится на службе. По приказу его обязанности исполняю я, поэтому это решение юридически ничтожно и формуляры не подпишу. Он внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал, забрал бумаги и ушёл.
Формуляры я подписал, когда артустановки были готовы, уже в конце июля. Говорили, что документ о готовности корабля подписал сам главком. Мой двоюродный брат Геннадий, тоже капитан 2 ранга, входивший в большую комиссию по приёмке корабля, сказал, что у меня кличка «камикадзе».
Я понимал, что на этом история не окончится. Старший военпред после выхода из отпуска демонстративно со мной не разговаривал. Действительно, вскоре приехали из Москвы начальник отдела и кадровик управления.
Оба беседовали со мной каждый отдельно. На лице начальника отдела бегущей строкой отражались его мысли, как это всё скажется на нём самом. Ничего возразить мне он не мог, выглядел растерянным и подавленным.
Кадровик, капитан 2 ранга, скорее всего из числа проштрафившихся особистов, излучал доброжелательность и внимание. Ну, человека этому учили. У него была своя задача. Подобный конфликт случился в военном представительстве в Горьком, после чего уволили обоих, старшего военпреда и заместителя.
Я хорошо себе представлял, каких нервов в те же годы стоило армейскому старшему военпреду на соседнем заводе остановить отгрузку продукции в войска из-за того, что не была произведена доработка продукции по результатам испытаний.
Директор завода написал жалобу на старшего военпреда в военный отдел ЦК КПСС. На завод срочно приехала комиссия РВСН. Старшего военпреда в комиссии никто и слушать не захотел, беседовали только с директором завода, который наобещал с три короба. Комиссия написала решение, по нему разрешалась отправка продукции.
Однако старший военпред вновь отказался подписать формуляры, а без этого отправить продукцию не могли. Директор снова обратился в ЦК. На этот раз вопросом занялся лично Устинов, который в ту пору был заведующим военным отделом ЦК.
Он во всём разобрался, хотя там и разбираться было не в чем, всё лежало на поверхности. Продукцию доработали, председателя комиссии РВСН уволили на пенсию, а могли выставить на пенсию старшего военпреда. Но то, что там случилось, было не правилом, а исключением.
Не у каждого старшего военпреда хватало мужества «воткнуть рога в землю», поскольку эти рога чаще всего обламывало московское начальство. Каждый знал, что снимут не директора, а старшего военпреда. При нашем новом начальнике управления это называлось «неумением работать с промышленностью».
Свободное копирование
