Начался сезон 1941 года, и в матче против ЦДКА Борис Андреевич вместо заболевшего Сергея Ильина поставил на левый край нападения меня. Играть пришлось против правого защитника армейцев Григория Пинаичева, будущего старшего тренера ЦДКА. Я забил два гола, еще один был забит с моей подачи, а общий счет этой встречи — 5:2 в нашу пользу. К этому моменту удар у меня был поставленный, сильный и довольно точный: очень редко мяч пролетал выше ворот. Он мог просвистеть рядом с боковой стойкой, но не над перекладиной. В моем игровом активе были и скорость с дриблингом, и умение выбрать голевую позицию. Забивал я по-всякому: издалека, с близкого расстояния (поймав вратаря на противоходе, мягко и точно, с обманом), по центру, с фланга (подрезав мяч, послав его внешней стороной стопы). Быстро устанавливалось взаимопонимание с партнерами. Я видел — партнер перемещается, значит, его опекун станет его преследовать, освобождается пространство, в которое можно устремиться, и партнеру оставалось лишь сообразить, как умнее распорядиться мячом, — послать его на свободное место под удар…
Мы, московские динамовцы, лидировали в сезоне 1941 года, но… началась война.
Те, кто служил в воинских частях, были немедленно откомандированы на места службы. Часть, в которой проходил службу я, базировалась в Москве, в Лефортове. С первых дней войны мы несли патрульную службу в городе, на глазах обретавшем совсем иной облик. Начались воздушные налеты гитлеровских бомбардировщиков, москвичи заклеивали окна бумажными полосами крест-накрест, витрины магазинов закладывались мешками с песком, на улицах появлялись противотанковые надолбы, в небе повисли серые колбасы аэростатов. Часто взвывала сирена, из репродукторов раздавалось: «Граждане, воздушная тревога!» В ночном небе перекрещивались лучи прожекторов воздушной обороны, разноцветные пунктиры трассирующих очередей зенитных пулеметов, возникали облачка от разрывов зенитных снарядов, и в фокусе прожекторных огней время от времени оказывался вражеский бомбардировщик, казавшийся с земли игрушечным серебристым самолетиком. Но он нес смерть. Горели дома, на которые падали фашистские «зажигалки» (алюминиевые бомбочки с горючей химической начинкой), разваливались целые кварталы под ударами тяжелых фугасных бомб.
В день первого воздушного налета на Москву погиб мой товарищ по команде московского «Динамо», искусный молодой футболист и хоккеист Сережа Черников. Он выбрался на крышу своего дома вместе с другими парнями, а вражеский самолет полоснул из пулемета, и пуля попала Сергею прямо в сердце. Он был чуть моложе меня. Мне тогда было двадцать.
Наша войсковая часть вошла в состав 2-й дивизии НКВД. Затем влилась в ОМСБОН — Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения.
Очень быстро наступали оккупанты, Москва вскоре превратилась в осажденный город, который жил на скудном пищевом пайке, подчас без отопления, нередко без электрического освещения — то один район, то другой. 15-16 октября 1941-го тысячи жителей стали покидать Москву: в городе началась паника. Нашу часть, уже прибывшую к Рижскому вокзалу для отправки на передовую позицию, из-за этого срочно вернули и оставили до особого распоряжения нести патрульную службу в городе.
О делах нашей бригады ОМСБОН, о подвигах ее командиров и бойцов были впоследствии написаны книги и поставлены фильмы. Многим из ОМСБОНа было присвоено звание Героя Советского Союза. В этой легендарной бригаде образовалась целая часть, в которой воевали мастера и заслуженные мастера спорта. Не раз пересекали они линию фронта, ведя партизанскую войну против оккупантов, совершая дерзкие рейды в тыл фашистам.
Мне доводилось участвовать в разведке, которую наше командование высылало навстречу наступавшим гитлеровцам, чтобы уточнить их дислокацию, численность прорывавшихся к Москве мотоциклетных и танковых десантов. Запомнился первый наш выезд под командованием лейтенанта Рябоконя: на грузовике-полуторке мы, человек десять с винтовками и гранатами, выехали в район Химок, а затем продолжили движение к западу от этого поселка. Поездили-поездили, не встретили никого и благополучно вернулись. Я тогда подумал: хороша разведка — в кузове грузового автомобиля на шоссе, открытом для обзора со всех сторон… В следующие разведывательные выезды мы вели себя осмотрительнее, набираясь опыта.
Очень тяжелым стал для Москвы 1942 год. Хотя в битве под Москвой гитлеровские армии были частично разгромлены, частично отброшены к западу, столица переживала неимоверно трудные месяцы. Продолжались ежедневные воздушные налеты. Даже по рабочим карточкам выдавали предельный минимум продовольствия, а ведь были иждивенческие и детские карточки с еще более урезанными пайками.
Служба наша в городе, конечно, не шла ни в какое сравнение с боевой жизнью фронтовиков. Но приказ есть приказ, патрульные походы по находившейся на осадном положении Москве тоже были необходимы, и кто-то должен был их совершать.
