В других губерниях дворяне могут быть так же благородно горды, но так дружна и единодушна вся масса общества, как общество симбирское, едва ли где есть.
Приехал в Симбирск вице президент уделов, сенатор Лев Алексеевич Перовский. Я к нему. Половина зала чиновников. Только я вошел, он раздвинул толпу и придворно дипломатической, почти неслышной походкой повел меня одного в гостиную, усадил меня на софу, а сам сел в кресло. Говорил очень много об услугах моих уделу и так хвалил меня, что я только кланялся и думал скорей уйти; когда я откланялся, Перовский проводил меня до прихожей.
Хотя бы я и знаменитость был, но такой прием и столько льстивых слов поселили во мне недоверие. Я учредил за ним надзор.
Первое впечатление делает Перовский неприятное -- весьма! При среднем росте, сухощавости, движения вялы, походка деланная, продолговатое лицо кажется изношенным, цвет кожи без жизни, с желтоватым отливом, выражение лица кажется застывшим. Глаза, обращенные куда то, но никогда на человека, с кем говорит, -- производят полное недоверие. Вообще, после разговора с Перовским, разговора, переполненного льстивых похвал мне, я вынес тяжелое впечатление, как о человеке недобром, и избегал случая увидать его в другой раз.
Мне кажется, мы с Перовским имели обоюдную антипатию. Забегу вперед. Перовский -- министр внутренних дел, а я все тот же подполковник в Киеве; ничего общего между нами не было, как у слона с комаром. Я был представлен к награде двух тысяч рублей ежегодно, пока на службе. При представлении государь изволил спросить о мне: "Не из жандармов ли?" Бибиков отвечал утвердительно. Государь изволил сказать: "Я его знаю, это прераспорядительный штаб офицер", и удостоил награды. Я Бибикову не рассказывал о прежней своей службе, и он был удивлен, что государь изволил вспомнить о такой инфузории. Возвратясь, Бибиков очень интересовался о причине милостивого внимания ко мне государя и спросил:
-- Почему же вы мне не сказали прежде?
-- Зачем? Что было, то прошло; [мое дело теперь -- угодить вам.]
-- А за что ненавидит вас Перовский?
-- Почему вы так думаете?
-- Перовский вечером сидел у меня, и мы курили сигары у стола; я рассказал ему, как я был удивлен, когда государь изволил вспомнить о вас. При этом я почувствовал, что стол задрожал, и Перовский вскрикнул: "Как, так при вас этот злодей? И вы его терпите!" Я объяснил ему, что, напротив, я вижу в вас скромного и очень искреннего офицера. "Ради Бога, не держите его, он много наделает вам неприятностей; послушайте меня, удалите этого вредного и злого человека". Я смеялся, но Перовский в гневе дрожал. Пожалуйста, расскажите откровенно, что между вами могло быть?
Я рассказал. Бибиков спросил:
-- Вы не боитесь Перовского?
-- Я никого не боюсь, я горжусь, что удостоился ссоры с министром; если б он был менее противен мне, я перешел бы к нему служить: он полюбил бы меня.
-- От чистого сердца не советую.
Перовский объехал во всех уездах удельные имения. Просьбы крестьян выслушивал, но не удовлетворял, находя чиновников правыми; часто заговаривал о мне, а в городах выспрашивал у откупщиков и купцов, какие со мною отношения. Но по пословице: "Как чесноку не ел, то и не пахнет". Петербуржцу мерещилось, что в провинции все должны брать взятки.
Перовский уехал, я не видался с ним.
Курьер: шеф приказывает -- сколь можно поспешнее явиться к нему. В четверо суток я был в штабе. Дубельт показывает мне большой донос на меня государю, подписан: "Министр двора кн. Волконский, с донесением Перовского". Прочитав, я видел желчную руку Перовского. Резолюция государя: "Вызвать Стогова и потребовать объяснения".
Дело весьма серьезное -- стоять перед государем с князем Волконским. Я набросился на Дубельта, почему не предупредил меня, я взял бы с собою факты для опровержения. Дубельт смеется и говорит: "Ты и так отгрызешься, мы тебя знаем, камчадала". Им шутки, а меня не могло не тревожить: не равна борьба подполковника с вельможами! Помню, я такое чувствовал волнение, что не ложился спать, выпил 4 графина холодной воды, и к утру написал ответы.
[Донос в литературном отношении -- был совершенство! Тут были вставлены будто бы оригинальные слова крестьян с недомолвками. Рассказы с улыбками откупщиков и купцов, уподобления и частые заключения князя Волконского к моему обвинению. В целом донос был моим обвинением, хотя голословным и до пресыщения наполненный бесстыдной ложью, но на то и литературная ловкость, чтобы белое показать черным. Память у меня и теперь еще не пропала, а тогда мне было нетрудно без документов опровергнуть. Я весь донос разделил на много коротких пунктов. Этим способом потерялась красота уподоблений и связь красноречия. Отвечая по пунктам, я решился быть резким и даже дерзким. Несколько раз напоминал князю, что я такой же, как и он, дворянин и что честью своей дорожу, думаю, больше, чем он дорожит своею честью. Несколько раз напоминал ему, как он, неосторожно говоря так голословно и оскорбительно о мне, что тем дает мне право отвечать оскорбительнее слов, сказанных им, но я удержусь, думаю, что грубая ложь -- не доказательство. Досталось и Перовскому! Я решился идти на отчаянную -- быть или не быть!
Помню заключение моего объяснения. Разбивши на всех пунктах донос, я обращаюсь с вопросом: "Скажите, князь, -- был бунт удельных крестьян? Полагаю, вы должны ответить -- был! А если был бунт, то были и причины к тому! Какие причины? Вы их знаете, князь -- от князя Лобанова Ростовского!"
Дубельт, прочитав, требовал, чтобы я написал вежливее, что так не пишут. Я отказался и стоял на том, что, кроме службы, я с Волконским на равных правах. На начинающего Бог!]
Государь изволил жить в Петергофе; долги показались мне часы ожидания. [Справедливый, нелицеприятный, настоящий русский царь изволил написать: ] "Теперь мне дело ясно, Стогов прав". Подполковник, эта мелкая инфузория перед недосягаемой светлостью -- получил защиту! [Ежедневно молюсь за упокой души моего незабвенного царя!]
[Когда возвратился из Симбирска князь Лобанов Ростовский и обвинил удельных, тогда Перовский подал в отставку, но просьба ему была возвращена. Теперь, прочитав резолюцию государя, Перовский подал опять просьбу в отставку. Государь на просьбе изволил написать: "Так мерзостей не поправляют", и просьба возвращена. Мое торжество полное!]
Свободное копирование
