Рассказов по городу ходило множество о Сперанском; каждое его слово, кажется, каждое его движение замечалось и повторялось в публике. Терпение его с просителями было неистощимо. Однажды наделало много говору: монгол бурят жаловался, что исправник Волошин вызвал его в Иркутск, в его отсутствие забрались в его юрту волки и собаки, утащили говядину и богов. Просил взыскать с исправника убытки. Сперанский отказал. Бурят пришел другой раз с той же просьбой -- получил отказ. Пришел третий раз. Сперанский назвал его глупым и приказал вывести. Это происшествие сильно удивило всех, говору было много! Из этого можно заключить, каким терпением обладал Сперанский.
Иркутск знал, что Сперанский сказал, где он был -- малейшие подробности не ускользали от общества, но не было ни одного слова о том, что делал в кабинете и делал ли что нибудь, готовилось ли или не готовилось в будущем для Сибири? Это будущее было непроницаемо, не было даже догадок. Три секретаря Сперанского были люди бойкие, не отказывались от удовольствия и даже очень, но о делах ни полслова! Все знали, что Цейер -- правая рука Сперанского по бумагам. Цейер, маленького роста, сухенькой, с большим носом, в очках, с торопливою походкою -- не ручаюсь, есть ли у него голос? Часто видел его, но положительно не помню, чтобы он выговорил хотя одно слово. Цейер, статский советник, вечно с бумагами под мышкою и бежит либо к Сперанскому, либо от него. На обедах, балах Цейер почти не бывал. Был и правитель канцелярии (Иван Иванович Шкларевский), но все знали, что он носит только звание; Сперанский не употреблял его. Сперанский был чрезвычайно доступен, но нельзя было не заметить -- служащие при нем были совершенно свободны вне службы, но никогда ни один не приближался к нему.
На одном из обедов мне пришлось сесть против капитана путей сообщения; он спросил меня:
-- По какой причине морская служба называется смоленая?
-- По той же, по которой служба на канавах называется -- грязная служба.
-- Вы ходили в море?
-- Да; я четыре лета служил на кораблях.
-- Вы так рано начали службу походами?
-- Мы все привыкаем смолоду.
-- Скучная ваша служба?
-- Почему так? Это неправда, мы все любим быть в море.
-- На кораблях не бывает дам?
-- Не бывает. Они только бы мешали, на корабле для них нет времени и места.
-- Признайтесь, первый поход был для вас страшен?
-- Может быть, бывают трусы, но такие переходят в другие службы; из моих товарищей перешли двое в ведомство путей сообщения, их никто не держит.
-- Моряки очень серьезны и строги.
-- Моряки никогда никого не затрагивают.
Это было недалеко от Сперанского; я на конце неприятного разговора заметил, что внимательно слушает и улыбается; я прекратил отвечать, считая продолжать неприличным.
После обеда капитан подошел ко мне и отрекомендовался: Гаврило Степанович Батенков. Я сказал о себе.
-- Извините, я, может быть, сказал вам что нибудь неприятное?
-- Извините, я отвечал вам, как умел.
-- А насчет разговора прошу вас не стесняйтесь, браните меня сколько угодно; кроме благодарности, от меня ничего не будет. Михаил Михайлович очень любит, когда я говорю за обедом, а эти господа (указывая на иркутских чиновников) всякою малостью обижаются, говорить с ними невозможно. Вы так добры и умны, дали мне возможность поддержать разговор. Надеюсь, мы будем приятелями, будем садиться против, и вы выведете меня из затруднения.
Свободное копирование
