1943 - 103

27.12.1943

Сегодня было две артподготовки, но безуспешных. Только на правом фланге, где участвовали в артподготовке "Иваны Грозные", некоторое продвижение.

Письмо маме уже второй день держу и не могу отправить - не является почтальон.

С болезнью улучшается. Опасения мои напрасны - все-таки избежал госпиталя.

Уже ночь. Печку распалил до предела. Савостин спит, а я решил пописать. Где-то на улице повели немца. Он случайно заблудился и попал к нам, об этом говорили часовые.

27.12.1943

С Савостиным долго беседовал сегодня на бытовые темы. Он все толкует насчет деревни, садика, ручейка, спокойной от сует и трудностей жизни. Жена-хозяйка, даже пусть неграмотная, некрасивая, но здоровая, трудолюбивая.

Я насчет литературы все твердил; он же попробовал отвлечь меня от любви к писанию, уговорить, что я неталантлив, не имею способностей быть писателем. Он даже попробовал сам написать стихотворение, уверяя, что лучше меня напишет, но, конечно, у него ничего не получилось.

Долго еще он внушал мне, что я буду обыкновенным щелкопером, не более, а потому буду испытывать и нужду и лишения. С карандашом за ухом буду стоять в очереди за куском гуся, которого мне не хватит. А у него в это время будет несчитанный запас гусей, свиней и прочих живностей и он не будет бесцельно стоять за последние гроши в очереди.

Позже он пошел на НП. Я топил печь и решил назло ему, Савостину, еще больше писать. Заточил карандаш, приготовил бумагу, как вдруг, прибегают:

- Товарищ младший лейтенант, вас к телефону. - Пошел. Спрашиваю, кто вызывает?

- 89, - отвечают.

- Я вас слушаю.

- Вы что окончили? - Ответил.

- Так вы младший лейтенант?

- Да.

- А стрелковое дело изучали? - тут я решил, что меня хотят отправить в стрелки и сердце мое чуть-чуть екнуло, но потом решил: все равно нигде не погибну, но ответил: "Нет, не изучал, только минометное".

- А не можете ли вы мне посоветовать кого-либо?

- Нет, этого я не могу.

- Очень жаль, а нам нужны стрелковые офицеры.

Позже опять вызвали.

- Щетинин. Вы меня знаете? Слышали меня?

- Да, слышал.

- Так вот, нам нужен корреспондент. Я узнал, что вы можете им быть, и хотел бы вас забрать к себе в редакцию. Вы согласны?

- Да, но я должен быть с людьми, и изучать людей. Я согласен быть вашим корреспондентом, но находясь здесь.

- А так, чтобы вас отозвать для своей газеты совсем?

- Так я не могу. Я должен быть здесь, с людьми.

- Да, но вы, по-моему, уже достаточно с ними ознакомились. Так что если вы согласны, буду договариваться выше насчет вас.

- Я не возражаю.

Пошел к Соколову, рассказываю ему, а в это время телефон в третий раз вызывает. Пошел.

- Суботин, начальник контрразведки. Ящики. Как наладить подсчет, и почему они пропадают?

- Не знаю.

- Так вот, 1986 рублей разобьем на вас четверых и взыщем.

Опять пошел к Соколову. Вдруг снова... "С вещами быть на "Гомеле". Но прежде, чем туда идти - подойдите к телефону". Начали дознаваться, кто вызывает. Выяснилось, что всю эту комедию разыграл Савостин.

Потом он радовался и смеялся, как ловко он меня надул. А погода была к тому же неважная - ходить, грязь месить.

Вечером комсорг Колмагорцев младший лейтенант, весельчак и трофейщик убит. Он полез за телом старшего лейтенанта Петрова, а у того было много трофеев: часы золотые немецкие, трое женских часов, портсигары, цепочки, два револьвера и многое другое. Взяли труп они вчетвером, но вдруг разорвалась мина. Колмагорцев и боец были убиты разорвавшейся миной, а двое других с перепугу забежали аж в другой батальон. Саперы говорят, что труп Петрова был заминирован немцами, и сейчас он еще лежит, не разминированный. Этой ночью должны извлечь мины.

Кипнис, бывший комсорг батальона - убит. Он, еврей, в звании красноармейца сумел быть комсоргом батальона. Но как только прислали сюда лейтенанта - его отправили в роту комсоргом и командиром отделения. Его убила мина и пулеметная очередь. Комсорг-лейтенант обо всем этом мне рассказал.

Ночью выдавали валенки. Бойцы мне получили, но у меня оказались один 39 один 42 размера.