02.07.1943
Кино. В клубе. О Сталинграде. День, по сравнению с другими, прошел у меня неплохо.
Знания у меня без плана и порядка уложились в голове, образовав там такой сумбур, усугубленный, кроме того, какой-то скрытой болезнью парализующей мой мозг, что только привычка моя и потребность оставлять все на бумаге, быть может, дадут мне возможность, вернувшись к этому когда-то потом, вспомнить и понять сегодняшнее, страшное и непонятное.
ХХ.07.1943
*** на партсобрании говорили обо мне. Началось с выступления капитана Клименко, и за ним всех, под одну с ним, заводилой, дудочку. Малометкин особенно. В своем выступлении он бил себя в грудь и кричал (вслед за похвалой капитана) - я исправился! В то же время он предательски говорил о своем друге "этого ничем не исправишь, на него ничего не действует (о Костенко), этот никак не реагирует..." и закончил мною.
Было неловко слушать и то, как капитан Клименко и все партсобрание, так безответственно отнеслось к его восклику: "Гельфандом нужно закончить!"
И это сказал не кто-либо, а Малометкин, тот, который сидел на ротной гауптвахте, тот, который, после того как его выпустили, попал на городскую гауптвахту, а придя оттуда, заслужил новую, ротную; о котором говорят на всех партсобраниях как о самом первом нарушителе дисциплины, который, несмотря на свое хвастовство и вранье перед членами партии насчет улучшения своего поведения - сегодня не явился на проверку, зарядку, политподготовку. И придя, наконец, после завтрака на огневую - спал, потом ел абрикосы. На тактике, во время занятий лег в окоп и до окончания их проспал, игнорируя преподавателя старшего лейтенанта Губарца, за что получил предупреждение. Винтовки он, как правило, не носит. И этот человек был удостоен права так нагло заявить обо мне собранию. Не знаю, что уж дальше можно сказать. А ведь это пример не единичный.