11 марта
С утра Вийо. Он мне рассказывал о строгостях жюри. На похоронах дочери Бари. Не было никого из его друзей-художников, которых я обычно видел у него. В церкви были Циммерман, Дюбюф и Бракасса, которого я видел впервые: маленькая, черная, хмурая фигура. Из церкви пошел к Виейару, которого застал в постели. У него простуда. Он все так же неутешен. Много толковали о вечном вопросе насчет прогресса, который мы понимаем так различно. Я говорил ему о Марке Аврелии; это единственная книга, из которой он почерпнул некоторое утешение со времени своего несчастья. Я указал ему на несчастье Бари, еще более одинокого, ибо он потерял родную дочь, и затем у него меньше друзей. Его замкнутый, чтобы не сказать более, характер исключает всякую близость. Я сказал ему, что, если вдуматься хорошенько, то религия лучше, чем все другие системы, разъясняет участь человека, то есть его покорность судьбе. Марк Аврелий, в сущности, говорит то же самое.
Вернулся к себе и снова во втором или в третьем часу вышел, чтобы отправиться к г. Дельсеру. В омнибусе встретил Коле; он нисколько не ослеплен славой Россини; он говорил мне, что Россини не был достаточно знающим и т.д. Повидал г. Дельсера, г. Ремюза. Дельсер рассказал нам о кончине своего брата. Я с большим удовольствием смотрел на картину Декана Самсон, вращающий жернова,— это гениально. Возвращался по страшному холоду, несмотря на солнце. После обеда был у г-жи Форже, это был ее четверг. Были Ларрей и Жерве, затем Давид; когда я уже собирался уходить, он мне наговорил комплиментов насчет моего купола, однако эти комплименты ровно ничего не значат...
Он прав, говоря, что волнения изнашивают так же сильно, как излишества; он мне назвал одну женщину, которая строжайшим образом запретила рассказывать себе даже о пустячном происшествии, если оно способно ее взволновать. Я чувствую в конце концов, как утомляет меня оживленная беседа и даже то внимание, с каким я должен выслушивать мысль другого.
Свободное копирование
