Об истоках вдохновения - 1

Об истоках вдохновения.

О родине каждый из нас вспоминая,

В тоскующем сердце унес

Кто Волгу, кто мирные склоны Валдая,

Кто заросли ялтинских роз...

С. Черный.

Мы уже говорили в начале этой книги, как велика обонятельная память человека, максимальное развитие и обогащение которой происходят в дни молодости, когда все впечатления ярче и свежее, отчего они и воспринимаются особенно глубоко.

Для большинства людей воспоминания, связанные с запахами, являются самыми долговечными, особенно если эти переживания овеяны благоуханиями. Вероятно, роль подобных воспоминаний велика и они отражаются на всей дальнейшей жизни человека. Вероятно также, что они составляют запас счастья и оптимизма, который человек вносит в жизнь из первых лет своего детства и молодости. Эти же благоуханные мгновения ложатся в основу всей артистической природы человека, в них кроются истоки ароматического искусства, и их-то и старается передать и выразить в своих творениях всякий талантливый парфюмер.

Нелегко проследить за мыслью и чувствами, связывающими эти молодые впечатления с законченной душистой композицией и духами. Вот почему некоторые специалисты ошибаются, утверждая, что большая часть прославленных духов обязана своим появлением простому случаю, то есть неожиданному образованию душистого аккорда во время лабораторных опытов, и что лишь дальнейшая работа над этим аккордом зависит от знания и таланта парфюмера. Работа последнего заключается якобы в окружении, округлении, фиксации и максимальной экзальтации "случайно" создавшейся благоуханности. Разумеется, подобные утверждения никогда не преподносятся широкой публике. Нет сомнения, что простой случай может вознаградить долгий и упорный труд; такие случаи встречаются нередко, но только одаренные парфюмеры могут их использовать, выразить и запечатлеть. Удается это лишь при условии, что данный аромат им близок и созвучен.

Однако далеко не все могут ответить на ясно поставленный вопрос: "Как и почему зародилась у вас идея таких именно духов?"  Одни не ответят по недоверию, из-за страха за свои достижения; другие — потому, что сами не отдают себе в этом отчета; третьи же вспомнят что-нибудь очень личное, непередаваемое, нежное и такое далекое, что и выразить нельзя. Но помнятся мне два разговора об идее зарождения духов с двумя очень известными парфюмерами. Гостил я летом у милейшего Фрайса в его прелестном имении Кло-Муссю. Перед завтраком вышли мы прогуляться к реке. Дети убежали вперед, я же остался с двумя братьями хозяина — Андре и Жоржем. Было это после небольшого летнего дождя, дышалось легко, и вдруг налетел ветерок и принес сильный свеже-горьковатый запах трав и теплый аромат летней земли. Андре Фрайс вдруг встрепенулся и, обернувшись к нам, сказал каким-то необычным голосом, словно он не видит нас, а говорит сам с собой: "Да, условия, при которых я начал строить свои композиции, были исключительно удачны. Был я молод, жил в Париже, работал у Ланвена, видел вокруг себя прелестных элегантных манекенов, красивых женщин... Все это способствовало моей работе, и все это я передал в своих духах. Удивительного в этом ничего нет" .

Никакой позы, театральности нет в этих словах. Но они так подходили к его элегантной манере держаться, разговаривать; и действительно, основой всех его лучших духов был шарм женственности, подчеркнутый легкой дымкой горечи первых осенних дней. Думается, что эти слова Андре Фрайса представляют очень большой интерес, так как он — один из талантливейших парфюмеров Франции. В этих словах не только указывается на то, что вдохновляло его, но и объясняется, что работа его была легкой именно потому, что протекала в исключительных условиях. Мне хочется особенно подчеркнуть значение этого утверждения, ибо мало кто из хозяев парфюмерных Домов отдает себе в этом отчет. Очень немногие парфюмеры в начале своей карьеры имеют подобные условия для работы, а от этого во многом зависит расцвет или преждевременное увядание их таланта. Андре Фрайс вовсе не говорил о случайной композиции; для него ароматическое построение зависит не от каприза судьбы, а, наоборот, от чувства, размышления, опыта и упорной работы в благоприятных условиях.

В 1927—1928 годах мне пришлось впервые присутствовать при создании дорогих духов. Непередаваемо, как вырастает ароматическое построение, как ширится его благоуханность, как все ярче становится его первоначальная душистость и как с каждой новой пробой аромат становится все тоньше и определенней.

Духи эти во многом отличались от предыдущих творений Эрнеста Эдуардовича Бо и представляли для нас, его учеников и сотрудников, особый интерес. Создание их было делом нелегким. В основу были взяты эфирные масла, добытые из заморской древесины. Вещества эти дают чудесный фон и тонкую ноту, но, будучи весьма вязкими, замедляют ход развития начальной и центральной душистости. Необходимо было добавить к ним такие душистые вещества, которые сразу бы пленили обоняние, затем ускорить максимальное развитие основной благоуханности и придать ей необходимый радиус, так как успех духов в значительной степени зависит от этого. Эти духи были названы "Bois des Iles" ("Дерево далеких островов"), и это название было чрезвычайно верным. Их экзотика была очень тонкой, лишенной знойной и тяжелой страстности аравийско-восточных духов. От них веяло как бы XVIII веком, его пышностью и богатством. Как-то раз Эрнеста Эдуардовича спросили, что натолкнуло его на мысль создать эти духи.        "Пиковая дама" , — ответил он. И действительно, духи эти могли бы подойти ко времени молодости Пиковой дамы, когда Венера Московская блистала на версальских балах. Подходили они и к музыке оперы "Пиковая дама". Эрнест Эдуардович не раз наслаждался этой оперой Чайковского в замечательной постановке Императорского Большого театра Москвы, где и декорации и костюмы были до мелочей верны эпохе, поражали богатством, великолепием и вполне соответствовали уровню музыкального исполнения. Эта опера оставила глубокий след в душе Бо.

Человеческая природа сложна; ни один артист не может замкнуться в своей сфере, так как свет, звук и аромат тесно связаны между собой. Оттого-то музыка может влиять как на творение художников, их композицию, краски, так и на ароматические произведения парфюмеров, на гамму их душистостей... Но только в зрелом возрасте Эрнесту Эдуардовичу удалось создать духи, навеянные мотивами "Пиковой дамы". Вдохновение пришло во время исполнения этой оперы, но уже в Париже. Зато это вдохновение было столь сильным, что он сразу же с необыкновенной ясностью почувствовал аромат этих еще не созданных духов. "Bois des Iles" стали его любимым детищем, и я не раз слышал, что эти духи он считает чуть ли не самыми тонкими из всех им созданных.

И как часто вспоминался мне один из ярких зимних дней моего раннего детства. Вся усадьба занесена глубоким снегом. Морозно, но в большом доме тепло и уютно. Завтрак закончен, и все взрослые разошлись. Наши гувернантки тоже поднялись к себе и временно забыли о нашем существовании. Мы одни и свободны. Мешкать нечего — наш поход задуман с утра, и, как мышки, мы проскальзываем один за другим в коридоры и комнаты и добираемся до кабинета дяди Юрия. Это большая высокая комната с ковром и шторами в осенних тонах. Легкие волны табака, сигар, аромат юфти, дубовых книжных шкафов с редкими книгами. Запах этих книг и прежде поражал меня: что-то старинное, неживое, но близкое и берущее за сердце. Вероятно, это чувство понятно всем коллекционерам, любителям книг... Все в этой комнате располагало к раздумью, работе, чтению. Казалось, и сам становишься умнее и что-то важное начинаешь понимать. Пушистый ковер заглушает шаги; кресла глубоки и удобны. Тишину нарушает лишь веселое потрескивание березовых дров в большом камине да тиканье часов на нем.        "Мужчинами здесь пахнет" , — сказала вдруг Зина, и я подумал, что это верно подмечено; ничего здесь нет цветочно-женственного, ничего сладкого; пахнет сухо и крепко... Я еще не знал тогда, что что-то мускусное было в этом запахе.

Но задерживаться здесь мы не могли: цель нашего визита была другая, и от нее, отделяла нас только одна из плотных, массивных дверей кабинета. С большим трудом отворяем мы тяжелую дверь, спускаемся на пять ступеней — и замираем. Контраст поражает нас. Только что мы вдыхали сухой воздух кабинета, и вдруг нас окружает влажная атмосфера оранжереи, насыщенная всевозможными ароматами. Воздух кажется почти осязаемым; голова слегка кружится, но сердце бьется радостью... Как хорошо! Всего острее мы чувствуем запах земли, но это не благоуханность чернозема при таянии снегов, не теплая свежесть земли после короткого летнего дождя. Все мы чувствуем этот запах как что-то чудесное, давно забытое... Быть может, такой запах был в утерянном Адамом раю?.. Минуту стоим мы у входа, а потом медленно идем по оранжерее, стараясьу видеть все. Посредине бьет фонтан, и его тонкие струйки рассыпаются во все стороны; свежесть, блеск капель, их ритм и своеобразная мелодия, преломление световых лучей в воде — все зачаровывает чувства...

За фонтаном цветет и благоухает лиловый сиреневый куст. Что-то теплое, вкрадчивое в его аромате, но не созвучное нам. Мы окружаем сирень, но только для того, чтобы искать "счастье" в ее пушистых гроздьях... Зато рядом большая рассада ландышей с их девственной свежестью напоминает нам о весне, и мы нюхаем их с восторгом. Удивителен аромат у этого тонкого цветка! И вдруг мы поднимаем головы. Что за новый запах? Над нами в цвету деревья флердоранжа, переносящие нас в южное горячее лето. Как фимиам стелется этот аромат по всему зимнему саду, сливается с влажным воздухом земли, мхов, папоротников, пальм и лавров. Тут же цветут гиацинты и, подобно ландышам, говорят о весне, и аромат их вливается в общую гамму, общий букет. И вдруг новая благоуханность заслоняет для нас все другие. Перед нами соблазнительно краснеют зрелые пушистые плоды персикового дерева, притягивая нас своим ароматом. Вкусовая душистость его вливается в оранжерейную благоуханность, придает ей утонченную законченность и легкий, шаловливый вызов, мечту о чем-то осязаемом... Много-много лет прошло с тех пор, а я все помню сложный и чудесный аромат зимнего сада моего раннего детства.

Немало часов провел я потом, желая восстановить это благоухание, выразить его в духах. Работа эта оказалась нелегкой, но интересной, поучительной и не напрасной, так как этот аромат отвечает определенному типу женщин и принадлежит к одной из основных групп душистостей в парфюмерии, где цветочность тонко, но тесно сплетается с фруктовостью на влажно-пряном фоне запаха земли, зелени и мхов. Быть может, в моих поисках помог случай. Только случай этот уж очень зависел от меня, так как мои знания, упорство, фантазия, опыт — все вело в этом направлении и выкликало это нечто из небытия.