В 1953 году семья окончательно переехала в Одессу, оставив летнюю квартиру в Тарутино. Я поступила в пятый класс школы № 37. Вспоминаю любимых учителей, которые очень чутко относились ко мне. Это была учительница русского языка Анна Васильевна. Фамилию не помню. Знаю только, что она говорила моей маме: «Из этой девочки выйдет большой человек». В классе я была оформителем стенной газеты. Была еще учительница по математике Лидия Ферапонтовна. Я была круглой отличницей по всем предметам. Когда я получала четвёрку, я плакала.
В шестом классе произошло соединение девочек и мальчиков. В подругах у меня почему-то всегда были девочки из еврейских семей. До сего времени общаюсь с некоторыми. Мама моя тоже любила подделываться под еврейку.
С переездом семьи на другой адрес я была переведена в 68 школу. В седьмом классе все девчонки уже начали кокетничать перед мальчиками. Захотелось и мне стать красивее. И однажды, договорившись с Бебой Айзенберг, я отрезала себе одну косу, не рискнув сразу отрезать обе. Боялась матери. Пришла домой с рёвом, сообщив домашним, что какой-то мальчишка подбежал ко мне и отрезал косу. Сцену мы с Бебой разыграли очень артистично. Мама поверила и даже пошла со мной в парикмахерскую делать завивку. Директриса школы была очень строгой. Мы все должны были ходить в школу в форме, с косичками и бантиками. Меня исключили из школы, предложив состричь все завитушки, от чего взбунтовалась моя мама. Как можно обижать и так обиженного дитя.
Это уже было, когда я оканчивала восьмой класс. Мне пришлось перейти в вечернюю школу, так как по возрасту в классе я была старше всех на пару лет. В вечерней школе рядом со мной за партами сидели люди уже намного старше меня, но я чувствовала себя здесь самой сильной по знаниям и перестала вообще обращать на учёбу внимание. Это и привело к тому, что в моём Аттестате зрелости появилась одна троечка, но по русскому и английскому языкам, по математике и физике у меня всегда были одни пятёрки.
Когда я ещё жила с мамой, и наши отношения со стороны казались родственными, к нам часто приезжала бабушка Дарья. Она находилась в Доме для инвалидов в Барабое 2. Приезжала она часто вся в синяках. Её там били. Она просила милостыню под церквями и всё до копеечки везла нам, своим дорогим внучкам. Мама всегда стеснялась её и никогда не провожала бабушку в обратный путь. Ко всему она ещё и брезговала ей.
Ещё до войны бабушка Дарья жила на Сахалинчике. Так назывался район Одессы за железнодорожным вокзалом и переездом. Жила она там с младшим сыном, которого ещё до войны призвали в Армию. Погиб он в начале войны.
Сама бабушка Дарья была русской, родом из переселенцев с Курской губернии, а дедушка – украинец из-под Полтавы, из семьи мещан. Будучи путейцем, он взял в жены девушку-крестьянку, бесприданницу. Ему было 42 года, а бабушке 16 лет. Он умер от холеры на дорогах революции. Жизнь бабушки Дарьи никогда не обсуждалась в семье, поэтому о ней все известно отрывками.
Однажды она отправилась в гости к дочери и зятю в г.Чкалов, ныне Оренбург. По дороге её обокрали и сбросили с поезда. Она осталась без копейки денег в неизвестной ей местности. Её пожалел один проводник вагона, сказав: «Я вас довезу до Москвы, а там вы уж сами добирайтесь». Приехав в Москву, бабушка начала обращаться за помощью к чужим людям. К ней подошёл милиционер, спросив, в чём дело, он пригласил её в отделение милиции, обещая помочь. И тут началось что-то невообразимое. Её допрашивали, каким языком иностранным она владеет, какое государство её забросило. Никто не додумался позвонить в Одессу или в город Чкалов к родственникам для выяснения. Её гнали этапом до Одессы. По дороге её изнасиловал кто-то из милиционеров, заразив сифилисом. Каким-то образом бабушка оказалась в Богадельне возле Привоза. Больная, несчастная, с трясущейся рукой, она не могла ничего о себе толком рассказать. Ко всему она была малограмотная.
После войны мама уехала в Румынию с отцом по переводу, а бабушку сдали в Дом инвалидов. Умерла она в 1962 году. Кто хоронил её и где она была похоронена, осталось неизвестным.
