Обретенное лето. 16-е августа
ДВЕ ВСТРЕЧИ.
Всю ночь снилась какая-то чертовщина: то кто-то ломился в дверь, то пытался влезть в окно. Потому и проснулся в холодном поту. Остальные еще спали, было уже светло. Рядом заворочался Славка, и я спросил его о времени. Оказалось без пятнадцати шесть. Через 15 минут все-равно намечался подъем, и мы разбудили ребят.
На самом деле ночь вопреки ожиданиям прошла спокойно, только бедному Вовке тоже что-то снилось, он дергался и что-то бормотал.
Пока все приходили в себя, мы с ним разожгли костер, не связываясь на этот раз с печкой, и напилили дров. Вообще, он во всем помогает.
Ночные страхи и события минувшего вечера еще свежи в памяти, но утро такое чудесное, что никому не хочется об этом вспоминать.
В ожидании завтрака Алена, я и Славка уходим к часовне. С нами увязался и Вовка, он был здесь два года назад и по его словам в часовне тогда были иконы.
Опять забрались на колокольню и обозрели оттуда вчерашние пейзажи уже при дневном свете. Даже слезать не хотелось, до того все было красиво. Вовка заглянул в замочную скважину, иконы оказались на месте. Ну, раз такое дело, надо постараться попасть внутрь, благо Вовка знает старика, у которого хранится ключ, и даже берется к нему проводить.
Пока мы отсутствовали, подошла моторка. Мужики не спали всю ночь, ждали хирурга из Медвежьегорска. Тот прибыл только в пять утра. Как только увидел, что рана ножевая, сразу позвонил прокурору и сообщил об этом. Последовало распоряжение об аресте моториста, но милиции в Великой Губе как назло не оказалось: участковый в отпуске, а его заместитель куда-то отъехал.
Врачи собрали консилиум, стали решать, что делать с раненым. А тому под утро стало совсем плохо, началась рвота. Конечно, руки не помыл, когда запихивал кишки обратно, вот и нахватался прокуренными пальцами за рану.
Вовкин отец сходил в ту избу, где и разыгралась эта драма. Возвратившись, рассказал, что жена этого мужика тоже порезана, ее полоснули ножом по горлу, правда неглубоко. Она выбежала на улицу и всю ночь спала где-то под открытым небом вдребезги пьяная. Сейчас собирается в больницу. Она утверждает, что это моторист порезал ее и мужа. Из-за денег, что-то они там между собой не поделили. А тот сидит здесь же, уже немного протрезвевший, но пока до него с трудом доходит все происшедшее. Нашли и нож, здоровый самодельный тесак с наборной ручкой.
Мы должны радоваться, что пришли сюда, когда у моториста уже схлынул пьяный угар.
Я в сопровождении Вовки пошел на переговоры с дедом. Он жил во второй уцелевшей избе, на берегу.
В деревенскую избу входят, не стучась. Вместо этого, переступив порог, громко спрашивают: - Есть ли кто дома-то? или "Что-то хозяев не видать." Или уж совсем неожиданное: - Куда это я попал-то, а? После одного из таких вопросов изба подает признаки жизни, и кто-то из ее обитателей выйдет навстречу, либо крикнет что-нибудь вроде: - Проходи, проходи, здесь мы, дома., или "Входи, входи, светлый ходок. По радуге, что ль, пришел? В последнем случае надо отвечать: - Знамо, по ей", после чего уже приступать к делу.
Все это я повторял про себя, подходя к внушительного размера (как и все дома в Обонежьи) избе. Но воспользоваться этими познаниями мне не пришлось, так как во дворе был облаян двумя крошечными собачонками, и на их гомон вышли мальчонка и девочка лет шести, очень похожие друг на друга. Близняшки, как оказалось. Таких, помнится, называют "королевскими".
Они и привели меня в избу, где семья в составе деда с бабкой, коренастого мужчины лет сорока, и еще семи или восьми детей разных возрастов сидели вокруг самовара и пили чай с баранками. Пили, понятно, из блюдечек, не торопясь, степенно, по-купечески.
Я изложил дедку суть своего дела, и сначала он отнесся не слишком одобрительно: - Надо группировками ходить, а не по одиночке. Когда же я объявил, что за мной стоит целая организация в составе пяти, а с Вовкой даже шести человек, он, вроде, несколько смягчился. Но по-прежнему продолжает пить чай, как бы вообще забыв о моем присутствии. Зато бабка, в отличие от деда настроенная филантропически, стала расспрашивать меня, не вернулась ли моторка, и вообще о подробностях вчерашнего происшествия. Она сообщает, что вчера этот моторист приходил и к ней.
"А мужиков-то моих не было дома, то-то страху натерпелась. Сердце так и захолонуло. Девчонки пустились в рев, а у меня сердце-то больное, я вот семьдесят лет прожила, а такого страха никогда не видела. И-и, милок, едва жива осталась."
Тем временем дед принял положительное решение: - Сейчас допью чай и приду.
Мы все-таки решили пока позавтракать, поскольку у нас все готово. Дед, проходя мимо нас, обещает "дождать в той деревне".
Кому-то пришла в башку мысль, что всем нельзя идти одновременно, одного надо оставить приглядывать за нашим скарбом. Конечно, добровольцев не нашлось, и тогда вспомнили о кубике. Дело в том, что я взял зачем-то из Москвы игральную кость с цифрами на гранях от единицы до шестерки. Она-то нас и рассудит: у кого выпадет меньше всех, тому и оставаться.
Бросили все по очереди: в результате у меня и у Тани по двойке, у остальных побольше. При второй попытке ей снова выпала двойка, я же бодро выкидываю единицу. Это моя всегдашняя особенность: если надо тянуть спички, я не глядя вытаскиваю самую короткую. Делать нечего, скрепя сердце собираюсь послужить обществу, но вид у меня, должно быть, такой, что ребята сжалились и решили, что красть у нас нечего и будет неправильно, если из-за шмоток кто-то не побывает в часовне.
Наш дедок уже открыл дверь и подметает пол внутри. Помещение небольшое, всего около тридцати квадратных метров, но вся церковная утварь сохранилась полностью.
Старик (его зовут Федор Илларионович) говорит, что она называется Георгия Победоносца, служба в ней прекратилась еще до войны, но когда в Карелии во время войны стояли финны,то их поп ездил по деревням ( по выражению деда, "дурачил народ"), поэтому все и сохранилось до сих пор.
В этой церкви было почему-то четыре колокола, хотя вообще в таких маленьких полагается по три, а в больших по пять. Иконостас цел почти весь за исключением главной иконы, Георгия Победоносца. Иконы все позднего письма и вряд ли представляют интерес. Сохранилось даже "небо", чего нет даже в кижских церквях. "Небо" состоит здесь из двенадцати секторов, в каждом из которых изображены по два святых. Еще сохранилась дубовая купель для крещения, кафедра с подставкой для книг, кадило и полный комплект поповского облачения.
Маленькая деталь: переступая порог церкви, мы хотели снять свои пилотки, как полагается при входе в храм, и таким образом как бы сделать деду приятное.
Но с удивлением увидели, что сам он в полном своем обмундировании, то есть в ватнике, подпоясанном солдатским ремнем, и в шапке-ушанке.
Алена было попросила "почитать" какую-то растрепанную церковную книгу, лежащую на пюпитре, но Федор Илларионович остался глух и нем.
В одиннадцать часов утра мы ушли из Усть-Яндомы. Прощай, "дом с привидениями", как мы его окрестили. Вовка пошел провожать нас, и на том самом мосту через реку Яндому мы с ним распрощались за руку, как со взрослым. У некоторых подозрительно блестели глаза, да и сам он шмыгал носом. Славный паренек этот Вовка и вовремя он нам встретился, жаль только, что так накоротко. Мы и дальше непрочь взять его с собой, да только не получится, отец не отпустит.
Кто-то краем уха слышал, что в эту деревню специально приезжают охотиться на медведей, поэтому собрали наше ружьецо. Дробью, что в наших патронах, крупную дичь не убьешь, но для острастки и оно сгодится.
Когда же от дороги вспорхнул в чащу глухарь, то выпустили Славку с ружьем вперед, как боевое охранение. Но дичь, испуганная его воинственным видом, где-то спряталась, и он так и прошагал весь путь, ни разу не выстрелив.
