Приезжают из Москвы режиссеры. Один предлагает два белых рояля на сцене, другой - чтоб весь спектакль под гитары. Народные слушают, торжественно молчат и отправляются в дирекцию. Ждем следующего режиссера. Наконец Михаил Федорович, он же дядя Ваня, начинает репетировать сам. Я опять сижу и учусь у старших. Белла всякий раз говорит Михаилу Федоровичу, какое счастье с ним работать, и преданно заглядывает ему в глаза, а я тупо молчу. И потому она репетирует, а я «учусь».
Пришла на репетицию Мария Павловна Стрелкова, красавица, бывшая героиня театра, жена Михаила Федоровича. Теперь она тяжело больна, не работает и редко бывает в театре. Она-то и спасает меня. Во время репетиции певучим голосом: «Миша, а что же Иза не репетирует? Ну что же ты, иди!» - «Иди, раз говорят», - смеется Михаил Федорович. Именитые, прекрасные, блистательные «старухи» Валерия Францевна Драга-Сумарокова и Лидия Павловна Карташева помогают мне удивительно тактично, и Мария Павловна стала заходить почаще и подсказывала очень точные вещи, и Михаил Федорович сменил гнев на милость. Но что-то ускользает, а что?
Купили для спектакля старый, старинный шкаф-буфет, резной, с толстыми гранеными стеклами в дверцах, фигурными ручками. Иду ночью через темную сцену в подвал, где находится душ, и чувствую запах, запах другой жизни, тревожный и манкий. Иду по запаху и упираюсь в шкаф. Долго стояли мы, как будто беседуем. Утром на репетиции встречаемся друзьями. Мне кажется, шкаф стал мне помогать, и знаменитая сцена с Астровым у шкафа обрела душу.
Приезжал Володя. Ему очень хотелось посмотреть репетицию, но это не позволялось, и тогда он пробрался на балкон и затаился. Посреди репетиции Михаил Федорович гневно: «Кто там?» Володя встает и спокойно говорит: «Пока никто». Ему было разрешено остаться.
Володины приезды - короткие, жадные, родные. После той страшной больницы я уже знала, что и он может быть беспомощным, и не могла смириться с этим, но я любила. Пока он рядом, ничего не страшно, пока он рядом…
Приближалась премьера. Я тайком спускалась ночью на сцену постоять у шкафа, погладить его и пошептать: «Он ушел…»
И вот уже в расписании сдача и премьера. Я играю сдачу - это самое страшное. Приглашаются актеры всех театров, студенты театрального, руководство всех и вся, журналисты. Рецензии выходили до премьеры. Дядя Ваня - Михаил Федорович Романов, Елена Андреевна - Литвинова, няня - Карташева - так искренни, просто забываешь, что ты на сцене, и умираешь от желания понять, помочь. Дядя Ваня такой большой, такой красивый, гордый - и такая боль в глазах, потерянность - если бы можно было заслонить его от всех бед.
И что же делать, если Елена Андреевна так хрупка и прекрасна, что конечно, конечно только ее и должен любить Астров.
И как хочется верить, что увидим «небо в алмазах», пусть не мы, но кто-то после нас непременно будет счастлив.
Я все любила: и темно-синее платье с тонким белым кружевом по вороту, и гладко прибранные в косу волосы, и няню, и шкаф, и невыносимого отца, и хлопоты по хозяйству. Об Астрове, про любовь к нему даже вслух не произносится.
И случилось. Вышли две рецензии, и так хвалили, так хвалили, что Михаил Федорович перестал со мной разговаривать. А я услышала, как на улице кто-то сказал: «Жукова, смотри, Жукова прошла», смутилась ужасно, заняла денег и купила новое пальто.
Свободное копирование
