Между тем многим залогодателям по неисправным винным откупам были даны разные льготы, состоявшие большею частью в рассрочке уплаты {накопившейся на их залоги} недоимки, накопившейся на их залоги, на 20 и 25 лет с обязанностью уплачивать ее ежегодно по ровной части без процентов. Залогодателям предоставлялось право всю сумму уплатить немедля с учетом из 6 процентов; при этом учете сумма долга уменьшалась почти вдвое. Надеясь, что землю жены моей можно будет продать рублей по пяти за десятину, я в 1860 г., через бывшего тогда министром финансов Александра Максимовича Княжевича{}, испросил жене моей означенную льготу. Я был в это время председателем правления Московско-Ярославской железной дороги{}, а Иван Федорович Мамонтов{}, {о котором будет неоднократно упоминаться ниже}, был директором этого правления. Он удивился, что я так дешево продаю землю с лесом близ р. Ветлуги, по которой лес сплавлялся в Волгу, и, видя мое твердое намерение продать землю, ударил со мною по рукам в знак того, что она им куплена, но я потребовал, чтобы до окончания сделки он послал уполномоченного от себя для осмотра леса. Переговоры мои с Мамонтовым происходили при А. И. Нарышкине[], который, по дружбе ко мне, был очень рад, что я отделался от нескончаемых хлопот по этому залогу и даже получу хотя небольшую сумму, но при моем совершенном безденежье имевшую для меня значение. Я все еще не верил тому, что продажа состоится, но Нарышкин уверял, что, {зная хорошо Мамонтова, он убежден, что} последний не изменит своего слова, а что {мною потребованный осмотр не что иное, как формальность, на которую} Мамонтов согласился из деликатности. Нарышкин в этот день обедал у меня и с бокалом шампанского в руке поздравил меня и жену мою с продажею земли. Спустя несколько времени Мамонтов сказал мне, что уполномоченный им для осмотра земли жены моей вернулся и объявил, что она далеко не стоит 5 р. за десятину, к чему Мамонтов прибавил, что он от своего слова не отступается. Я ему возразил, что в таком случае я отказываюсь от продажи, и на том дело с Мамонтовым кончилось.
Впоследствии я в Москве и в Петербурге старался продать означенную землю по 5 руб. за десятину, но старания мои, как с конторами, занимающимися продажею имений, так и с частными лицами, были безуспешны. Наконец, в начале 1862 г. нашелся человек, который заявил мне, что ищет купить землю для одного богатого московского купца, которого фамилии не припомнит. После длинных переговоров этот поверенный московского купца на Страстной неделе в 1862 г. заключил со мною домашнюю сделку на приобретение земли по 5 р. за десятину и взял у меня план этой земли с тем, что он воротится из Москвы недели через две для совершения купчей крепости. Между тем прошло уже около двух лет со времени {упомянутой} данной мне льготы, по которой должно было уплачивать ежегодно часть суммы, в которой была заложена земля жены моей, и в эти два года мною ничего не было уплачено. По этой причине я принужден был выхлопотать через того же A. М. Княжевича, перед самым увольнением его от должности министра финансов, новое повеление о дозволении жене моей вносить означенную сумму по частям, начиная с 1862 г. Но эти хлопоты были напрасны; лица, заключившего со мною домашнюю сделку на покупку земли, я более не видал и с трудом получил от него обратно {взятый им у меня} план земли.
В свидетельстве гражданской палаты, выданном жене моей для представления ее земли залогом по откупам, ничего не упоминалось о растущем на ней лесе, а потому я полагал законным производить в нем рубку для крестьянских нужд и для продажи, которая, впрочем, по изобилию леса в том крае, была незначительна. Так продолжалось более 20 лет, но по истечении этого времени, в бытность мою на службе в Петербурге, шурин мой Николай Левашов, постоянно враждующий с местными полицейскими властями, продал на сруб в пользу жены, но без ее и моего ведома, несколько леса, который был задержан местным исправником в виду того, что земля, на которой рос этот лес, подлежит секвестру за недоимку по винным откупам и должна быть подвергнута описи.
Это распоряжение исправника было утверждено Нижегородским губернским правлением. Между тем в это время начался поземельный сбор на земские повинности, и шурин мой находил, что требование этих повинностей предполагает, что платящий их получает доходы с земли, а так как в залоге состояла земля, а не лес, то он просил жену мою подать просьбу в Сенат об отмене распоряжения Нижегородского губернского правления. Но Сенат, основываясь на отзыве министра финансов, утвердил это распоряжение, и затем прекратилась возможность пользоваться лесом с пустоши, которая, наконец, в 1868 г., после 25-летней пере писки, была описана и над нею учреждена опека.
Свободное копирование
