Мои воспоминания - 323

 В Нижнем издавались губернские ведомости, редактором которых был Павел Иванович Мельников{[1]}, известный впоследствии в литературе под псевдонимом Андрея Печерского. Приехав в Нижний в 1843 г., я застал Мельникова учителем в нижегородской гимназии. Вскоре по приезде в Нижний Урусова Мельников читал публичные лекции о Смутном времени в России. Урусов назначил Мельникова чиновником особых поручений при губернаторе и употреблял его преимущественно по следствиям о раскольниках. Вскоре Мельников перешел в Министерство внутренних дел, и от этого Министерства был также назначаем на следствия по раскольничьим делам. Впоследствии он участвовал в "Московских ведомостях", издаваемых Катковым{[2]} и Леонтьевым{[3]}.

 В одном из последних номеров "Нижегородских губернских ведомостей" 1847 г. была помещена статья, в которой общественная жизнь в Нижнем была описана не с выгодной стороны. В день Рождества Христова, после обедни, нижегородское общество собралось у княгини Урусовой для поздравления с праздником. Несколько лиц из этого общества жаловались Урусову на помещение означенной статьи в губернских ведомостях; они находили в ней особенно обидным то, что ее автор, перечисляя разные городские учреждения, поместил клуб между арестантскою ротой и острогом, как будто, говорили они, члены клуба то же, что арестанты и острожники. Урусов возражал, что в Нижнем общество так разъединено, что действительно жизнь в нем очень скучна, что он в продолжение 3 1/2 лет употреблял все способы, чтобы соединить общество и придать ему более живости, но что не мог в этом успеть. Читатель мог видеть из предыдущего рассказа, насколько Урусов в домах, в которые он был приглашаем, способствовал к соединению общества; на балах же и вечерах, которые давал у себя, он почти ни с кем не говорил, а занимался увеличением и уменьшением огня в лампах и грыз ногти. Когда Урусову на его замечание о скучной жизни в Нижнем возразили, что в нем довольно часто бывают званые вечера и обеды, он сказал, что жизнь скучна в особенности для дам, что круг приглашаемых в частные дома очень ограничен, что многие из приглашаемых не ездят по неимению свежих бальных туалетов и что только мужчины имеют возможность собираться каждый день в клубе, а следовало бы предоставить дамам хотя один раз в неделю бывать в клубе в их ежедневных платьях, где они могли бы танцевать, играть в карты и заниматься рукоделием; одним словом, назначить один день в неделю для так называемых ситцевых вечеров в клубе. Приехавший во время этого объяснения к Урусову советник губернского правления Григорьевн, один из четырех старшин клуба, заявил, что подобные вечера будут немедля устроены. Он с другим старшиною клуба Т. Г. [Тимофеем Гордеевичем] Погуляевым, {о котором я упоминал выше}, составили протокол правления клуба, которым полагалось учредить в клубе ситцевые вечера по одному разу в неделю и пригласить на эти вечера всех дам и девиц нижегородского благородного общества. Они прислали мне этот протокол для подписи, так как я был в это время также старшиною. Я его не подписал, а послал отзыв, в котором изложил, что женский пол не может быть допущен в клуб без согласия общего собрания его членов и что, в случае их согласия, должен быть определен источник для покрытия расходов, которых потребуют ситцевые вечера, так как обыкновенных доходов клуба не доставало даже на его обыкновенное содержание, и клуб постоянно был в долгу. Четвертый старшина клуба присоединился к моему мнению. Погуляев был старшиною -- распорядителем клуба, а потому, несмотря на мое и другого старшины несогласие, назначен был один день в неделю для ситцевых вечеров и разосланы были приглашения. Конечно, в день, назначенный для первого вечера, я не поехал в клуб. Урусов объявил старшинам, Погуляеву и Григорьеву, что он приедет на ситцевый вечер в сюртуке и потому все военные должны быть в сюртуках.

 В день, назначенный для первого ситцевого вечера в клубе, князь Лев Гагарин посылал во многие дома приглашать к себе женскую прислугу на Афинский вечер, который должен был начаться у него на квартире после полуночи. {Нашей женской прислуге, конечно, не было дозволено участвовать на этом вечере; впрочем, она и сама этого не желала.}

 Большая часть военных приехали в клуб на ситцевый вечер в сюртуках, а тех, которые приезжали в мундирах, не зная о распоряжении Урусова, отсылали, с тем чтобы они надели сюртуки. В этот день к Урусову на несколько часов заехал проезжавший через Нижний брат его флигель-адъютант князь Павел Александрович (впоследствии генерал-адъютант и генерал от инфантерии), а потому он не мог быть в клубе. Жена{[4]} его была торжественно встречена обоими бывшими на вечере старшинами клуба, Погуляевым и Григорьевым. В одно время с нею приехал князь Лев Гагарин. Урусова, наученная последним, сказала старшинам, что неприлично быть на танцевальном вечере в сюртуках и потому просит, чтобы мужчины, одетые в сюртуки, удалились из танцевальной залы, в которую она до их удаления не взойдет. Григорьев, объявив об этом военным, которые были в сюртуках, просил их съездить домой и переодеться в мундиры, но они возразили, что приехали в этой форме по распоряжению губернатора, и просили заявить об этом жене последнего. Григорьев снова вернулся к ним и, сказав, что Урусова повторила свое требование, заставил их удалиться. Они вместе с приехавшими с ними дамами пошли на хоры танцевальной залы. В числе удаленных из залы были брат мой Николай с его женою и брат последней Д. Б. Прутченко. При выходе из залы всех военных князь Лев Гагарин смотрел на них с насмешливою улыбкою, а Д. Б. Прутченко сказал ему несколько дерзостей. Но на этом поле бой с Гагариным был для всех неровный; он, возбуждая своим поведением против себя дерзости, сносил, потеряв всякое понятие о чести, всякую обращенную к нему дерзость, чему я был неоднократно свидетелем. Из всех военных, удалившихся из залы, вернулся только один инженер путей сообщения, капитан Дмитриев, бывший в это время начальником судоходной дистанции в Нижнем. {Я о нем упоминал в III главе "Моих воспоминаний" по случаю его разумного и благородного поведения в отношении ко мне при освобождении меня от занятий по устройству Тульского оружейного завода.}

 Вообще Дмитриев был очень хороший человек, но желание быть постоянно в хороших отношениях с начальствующими лицами взяло верх против желания оставаться со всеми в мире; за это молодые военные, ушедшие на хоры танцевальной залы, громко назвали его pomme cuite[[5]], так что эти слова можно было слышать в упомянутой зале. Музыка, игравшая на танцевальном вечере, должна была с полуночи играть у Гагарина на его Афинском вечере, а потому мазурку, которою обыкновенно заканчивались балы, заиграли довольно рано; многие в публике были этим недовольны, знавшие же о том, что музыка должна уйти к Гагарину на Афинский вечер, объяснили этим раннее начинание мазурки. Нижегородский старший полицеймейстер, полковник Зенгбуш, услышав эти объяснения, заявил, что нельзя из-за Гагарина лишить удовольствия всю публику, и в особенности княгиню Урусову; тогда какой-то шутник сказал ему, что и княгиня едет на Афинский вечер Гагарина. Зенгбуш, не поняв шутки, почел своим долгом сообщить Урусову о том, что его жена из клуба поедет к Гагарину, и получил приказание Урусова сказать его жене, чтобы она немедля воротилась домой, но она объявила Зенгбушу, что желает остаться на вечере до полуночи. Зенгбуш вернулся с этим к Урусову, который послал жандармского унтер-офицера с приказанием немедля привезти его жену. Жандарм, приехав в клуб, вызвал Урусову, которая немедля уехала домой. Злые языки выдумали впоследствии, что жандарм насильно ее увез с бала на своем седле. {Я сам слышал от бывших на гагаринском Афинском вечере, что он представлял страшную картину разврата и безобразия.} На другой день в 10 час. утра я был приглашен к Урусову, где нашел старшин клуба; он требовал от них протокола о безобразных поступках Д. Б. Прутченко и других лиц во вчерашнем собрании клуба; он говорил, что и со своей стороны, как воен ный губернатор, не оставит виновных без взыскания.

 Я отвечал, что, не быв на вечере, ничего не знаю о том, что на нем происходило; это была совершенная правда, так как я никого еще не видал из участвовавших на бале. Через несколько часов прислали мне протокол, составления которого требовал Урусов, но я его не подписал. Этот скандал не имел последствий, кроме постоянных придирок Урусова к молодому Прутченко и разных колкостей, которые на счет последнего распускал Гагарин, за что Прутченко платил ему тою же монетою. Гагарин в эту зиму все более и более получал значения в доме губернатора и через это позволял себе всякие гадости и шалости, из которых одну, а именно скаканье в темные вечера на тройке во всю прыть по главной городской улице Большой Покровке, я видел каждый день из моих окон.

 {Повторяю, что почти ежедневно происходила какая-нибудь история в высшем кругу нижегородского общества, в которой играл роль Урусов, но, чтобы не утомить читателя, ограничусь рассказанным.}