К зиме 1847/48 г. приехали к Б. Е. Прутченко обе его дочери [Александра и Елизавета] со своими мужьями и детьми и старший сын Дмитрий, бывший в это время конно-гренадерским офицером.
Характер моей невестки баронессы Александры Борисовны вполне уяснился; злая, вспыльчивая и капризная, она, как предварял ее отец {моего брата Николая, ее мужа}, делала из него, {добрейшего и мягкого человека}, все что хотела; беспрерывно ворчала на него и бранила, а своего полугодового ребенка Дмитрия колотила своими костлявыми руками по голове так, что я опасался, чтобы последний не вышел идиотом. Заочно она ругала всех родных и в особенности мою сестру, выдумывая и рассказывая всем всякие о ней небылицы, и все это собственно из ревности к мужу, которая не знала в ней пределов. Однако же, чтобы не совсем удалиться от нашей семьи, она старалась сохранить хорошие отношения с моею женой, но и это ей не удавалось. {Я уже сказал, что} мы жили рядом с {казенным домом, занимаемым} Прутченко, что давало возможность брату бывать у нас довольно часто, но она ему это запрещала.
Брат обыкновенно забегал к нам позавтракать, -- зная, что для него всегда у нас готово любимое им блюдо: телячьи ножки, -- или вечером, чтобы поиграть в бильярд; он был большой охотник до этой игры. Жена брата, узнав, что он у нас, присылала за ним, и он, не кончив завтрака или биллиардной игры, стремглав бежал домой, во избежание неприятной сцены, которой, конечно, все же не избегал.
1 января 1848 г. по случаю празднования именин моей жены у нас обедала вся семья Прутченко и многие другие. Вскоре после обеда, когда я сидел с гостями в биллиардной комнате, а брат играл на бильярде, вдруг вбежала в эту комнату его жена, видимо сильно раздраженная, и сказала брату несколько слов. Он подошел ко мне, чтобы взять лежавшую подле меня его фуражку, и сказал:
-- Что это твоя Эмилия все обижает мою жену.
Я не успел ответить, как брат уже исчез. Эта сцена происходила при многих гостях. Поводом к раздражению моей невестки было ее требование от моей жены, чтобы последняя ей уступила в какой-то шутке, и когда она этого не достигла, то посыпались от нее всякого рода неистовства и заявления, что ни она, ни муж ее никогда у нас более не будут. Вскоре она прислала бывшие у нее и ее мужа наши книги при весьма неприличной записке к жене моей, которая эту записку вставила в рамку и повесила на стену над своим письменным столом. После этого около недели не приходили к нам ни она, ни муж ее. Через неделю она пришла, однако же, к жене моей и, увидев означенную записку, спросила, зачем она повешена. Жена моя отвечала, что она, при плохой памяти, боится забыть, какая у нее есть невестка, а эта записка ей об этом напоми нает. По настоятельной просьбе моей невестки жена сняла записку; но это примирение ни к чему не послужило; невестка моя продолжала со всеми ссориться и всех бранить.
По приезде сына Б. Е. Прутченко в Нижний находившийся в этом городе под надзором полиции князь Лев Андреевич Гагарин, пользовавшийся особым расположением жены губернатора княгини Урусовой, {о чем я уже упоминал выше, будучи} недоволен тем, что Б. Е. Прутченко не приглашал его к себе, заявлял везде, что он утрет нос молодому гвардейцу. Последний в первый свой визит у княгини Урусовой имел неосторожность как-то неблаговидно отозваться о ее петербургском родственнике; это еще более возбудило против него ее мужа.
Свободное копирование
