Путешествие наше из Парижа до Берна не представляло ничего {особенно} замечательного, кроме того что некоторые протяжения по этому пути были не шоссированы, а вымощены довольно крупным камнем, по которому езда была очень тряская. Из Берна мы поехали в Люцерн; конечно, в обоих городах мы осмотрели все достопримечательности; в последнем меня особенно поразило изваяние льва{}, художественное произведение Торвальдсена. Я с трудом взобрался на самую вершину горы Риги, с которой любовался великолепнейшею картиною и был столько счастлив, что видел захождение солнца за горы. Я ночевал в плохой гостинице и за туманом не видел восхождения солнца; чтобы видеть его, несколько англичан жили уже почти неделю в некомфортабельной гостинице; я же немедля вернулся в Люцерн.
Мы переехали на пароходе через озеро четырех кантонов и, сойдя на берег, были поражены болезненным видом множества кретинов с их зобами. У знаменитого Чертова моста{} мы выходили из экипажей и долго восхищались видами. {Восьмилетняя дочь моей сестры Эмилия выразила свое удовольствие словами:
-- Это прекрасно-ужасно!}
На вершине С. Готарда{} нас встретил снег и холод; шоссе на горах было хорошо, но тем не менее крутые извороты на крутых спусках очень пугали моих дам. Вообще, Швейцария не произвела приятного впечатления; жена моя находила, что чувствуешь себя придавленным окружающими горами и между ними, по недостатку воздуха, дышится не свободно; сверх того, на некоторых станциях почтальоны были очень грубы.
В Ломбардо-Венецианском королевстве{}, составлявшем тогда часть Австрийской империи, мы заехали к старому другу моей жены, графине А. Н. [Александре Николаевне] Корниани{}, урожденной Тютчевой, {о которой я неоднократно упоминал в III и IV главах "Моих воспоминаний"}. Замок ее, купленный на деньги, подаренные ей княжной [Елизаветой Дмитриевной] Щербатовой{}, находился близ озера Комо, в великолепной местности. Графиню Корниани мы нашли в одежде белого цвета. Расцеловавшись по русскому обычаю с гостями, она сказала жене моей:
-- Эмилия, поменяемся мужьями.
Ее фигура, как-то особенно драпированная ее одеждою, с необыкновенно выразительными черными глазами, была в это время очень замечательна. {Жена моя отвечала, что для этого необходимо было бы, сверх ее согласия, еще согласие обоих мужей, а она первая заявляет о своем несогласии.} Из {этих} слов графини мы могли заключить, что ее жизнь не очень приятная, несмотря на то что у нее уже был сын Роберт. Действительно, характер ее мужа был невыносимый, и, сверх того, он вскоре промотал бо льшую часть капитала своей жены. Он нам показался лицом, манерами и образом мыслей очень похожим на свояка моего, графа H. С. Толстого. Граф Корниани возил нас по прекрасным окрестностям озера Комо, где я в первый раз видел {с толком} искусственно орошаемые сады, огороды и поля. Корниани жаловался, что немцы, заседающие в судах Ломбардии, не имеют понятия о важности разделения между соседними владельцами воды, назначенной для орошения, а потому вкривь и вкось судят о принадлежности одному одного дюйма, а другому полдюйма воды и т. д., и удивляются, как можно о таких безделицах судиться. Нас угощали у Корниани прекрасным копченым языком, и когда мы его похвалили, то хозяин нам объявил, что язык лошадиный. Сестра моя очень брезглива на пищу, но копченый язык так ей понравился, что она продолжала его есть, несмотря на упомянутое заявление.
Свободное копирование
