Мои воспоминания - 89

 По окончании изысканий до Подольска производившие их инженеры, за исключением меня, были посланы на полевые работы на дальнейшие участки по направлению к Бобруйску; меня же Четвериков оставил в Москве, так как мне предстояла операция вынутия полипов из носа. Четвериков поручил мне привести сделанную до Подольска нивелировку к одной плоскости, вычислить кубические содержания насыпей и выемок, потребных согласно нивелировке на устройство шоссе по участку до Подольска, а по окончании этих занятий произвести те же исчисления и по тем же участкам изысканий, порученных Четверикову, по которым были высланы ему данные от инженеров, производивших на них нивелировку. Четвериков принял на себя ту же работу, и я должен был приходить к нему, чтобы сверять мои и его исчисления, сначала по приведении нивелировок к одной плоскости, а потом кубических содержаний насыпей и выемок.

 Назначено было мне приходить ежедневно в 10-м часу утра, что в точности было мной исполняемо. Я заставал Четверикова спящим и обязан был дожидаться его пробуждения. Это бывало часу в 1-м дня; он мне постоянно заявлял, что его вычисления не готовы, так как он все вечера и большую часть ночей просиживал за картами, -- и приказывал приходить на другой день. Когда мне надоело приходить каждый день и ждать пробуждения Четверикова по нескольку часов, я просил его дозволить мне не приходить, пока он не пришлет сказать, что его вычисления готовы, но он на это не соглашался, уверяя, что к следующему утру он приготовится. Это ежедневное бесполезное посещение Четверикова было мне тем неприятнее, что расстояние между Штатным переулком, где я жил, и Калашниковым, в котором жил он, было довольно большое, а я, по неимению средств для найма извозчика, должен был ходить пешком.

 В те весьма редкие дни, когда Четвериков успевал подготовить вычисления, он, заставив меня прождать более двух часов его пробуждения, начинал сравнивать результаты наших исчислений и, когда замечал ошибку в своих исчислениях по приведению нивелировочных отметок к одной плоскости, мне ее не заявлял, поправляя потихоньку эту ошибку в дальнейших вычислениях до тех пор, пока не случится у меня ошибки; тогда он прекращал занятия, приказывая мне исправить все дальнейшие исчисления, как оказывающиеся неверными. Но так как у меня редко случались ошибки, а у него они случались по нескольку одна за другой, что его запутывало в исправлении полученных им результатов, то в этом случае он без всякой причины прекращал занятия до следующего дня. Снова начинались мои к нему хождения, оканчивавшиеся одним напрасным ожиданием его пробуждения. Наконец в августе он понял, что в Москве не в состоянии будет заняться делом, и предположил заняться со мной в Подольске с тем, что до Подольска мы поедем верхом и он осмотрит, правильно ли мы разбили поперечные профили для нивелировки. Выехать из Москвы предполагалось вечером, так как он не надеялся на себя, чтобы не увлечься карточной игрою и затем поутру не быть в состоянии по усталости выехать. Выезд откладывался со дня на день. Наконец был назначен вечер выезда и я, наняв крестьянскую лошадь и седло, приехал к нему. Но он не мог выехать в назначенный час и сказал мне, чтобы я ехал домой, а он вскоре за мной заедет. В ожидании его приезда мать моя, сестра и я не спали, и он приехал только в 4 часа утра. Целый день мы ехали верхом до Подольска; Четвериков подробно осмотрел выбранную нами для шоссе линию и забитые на поперечных профилях колья.

 По приезде вечером в Подольск мы сейчас же принялись за работу, но я, утомленный непривычной 16-часовою верховой ездой и предыдущею бессонной ночью, заснул часу в 12-м ночи, сидя за работою. Четвериков позволил мне лечь, а сам работал всю ночь; разбудив меня утром, удивлялся моему утомлению, сравнивая с собой. Мы проработали весь день, и я опять утомился и лег спать. Четвериков и вторую ночь работал и только на третий день вечером отпустил меня, задав новую работу, в Москву, а сам отправился по дороге в Малый Ярославец осматривать изыскания, произведенные посланными им инженерами на других участках.

 На наем лошадей во время производства изысканий инженерам отпускались из казны деньги, но я ничего не получал, что мне было очень тягостно при моих ничтожных денежных средствах. По возвращении Четверикова из его поездки он мне выдал по 3 руб. асс. за дни, проведенные на изысканиях, и при этом безгласно вычел не помню сколько-то рублей для пополнения суммы, истраченной каким-то инженером на неправильно произведенные им изыскания.

 Четвериков считался честным человеком, и потому нельзя было предположить, чтобы он удержал означенные деньги с меня, а также и с моих товарищей, в свою пользу, но, во всяком случае, этот поступок был и неправильный, и деспотический. Кстати скажу несколько слов о дальнейшей служебной карьере Четверикова. В 1832 г. я был назначен на службу в Москву к другому начальнику, но продолжал бывать у Четверикова, который вел жизнь по-прежнему. В конце 1833 г. он отправился в свою киевскую деревню, так что, при назначении графа Толя главноуправляющим путями сообщения и публичными зданиями, отправлен был нарочный курьер для отыскания Четверикова. Когда последнего нашли в его деревне, он донес графу Толю, что не может приступить к составлению смет на устройство шоссе по неполучению из земских судов и городских дум справочных цен на рабочих и материалы, {потребных для устройства шоссе}, и что он за этими ценами послал курьера, присланного к нему графом Толем. Этот поступок, казалось, должен был повредить ему, но Четвериков, напротив того, попал в милость к графу Толю, хотя едва ли были когда бы то ни было представлены им сметы на устройство шоссе по вышеупомянутым изысканиям и денежные отчеты по суммам, на них израсходованным. Мне известно, что в 1856 г. последние не были еще вполне представлены. В 1840 г. я виделся в Москве с Четвериковым, который все еще был начальником тех же изысканий. Впоследствии Четвериков успел нравиться главноуправлявшим путями сообщения графу Клейнмихелю и Чевкину и занимал последовательно должности начальника округа Ковенского, Могилевского и Киевского и только в 1862 г. назначен членом Совета Министерства путей сообщения. Благосклонность к нему последних двух главноуправляющих так же мало объяснима, как и благосклонность графа Толя. Его, видимо, переводили из одного округа в другой для исправления в них дел, но никто не умел их так путать, даже и после того как он перестал вести большую игру. Проходили целые месяцы, в которые Четвериков ничего не делал; ежедневные журналы общих присутствий правлений в начальствуемых им округах составлялись и подписывались вдруг за несколько месяцев. Распоряжение хранившимися в правлениях казенными суммами и отчетность в них были беспорядочны. Когда же Четвериков принимался за работу, то замучивал всех подчиненных, заставляя их заниматься по ночам. Работал он не всегда у себя дома, а где случится. Раз в Могилеве, имея собственную квартиру, он более месяца прожил на квартире бывшего в отсутствии подрядчика Бенкендорфа, где и принимал всех для занятий. Четвериков был очень мелочен, сам поверял в подробности все сметы, в которых не допускал ни малейшего преувеличения или ошибки. Из-за ошибки в сметах на одного рабочего или на несколько копеек он приказывал переделывать сметы заново. Но он не обращал никакого внимания на то, что при исполнении по сметам издерживаемые на работы суммы превосходили сметные исчисления на сотни тысяч и даже на миллионы руб., хотя эти изменения издержек не были оправдываемы никакими документами. В бытность его начальником Могилевского округа за работы по Бобруйскому шоссе было выдано подрядчику несколько миллионов руб. без оправдательных документов. В 1851 и 1852 гг. я был в числе командированных для разбора дела, связанного с этими дополнительными издержками, и опишу это подробно в своем месте. В бытность Четверикова начальником Киевского округа он также издержал сверх сметы несколько сот, помнится, девятьсот тыс. руб. по устройству Киево-Брестского шоссе, даже не предварив об этой передержке главное начальство; также много передержано им при устройстве спуска из Киева к Днепру и на регулирование этой реки близ Киева; все эти издержки по Киевскому округу были приняты главноуправляющим Чевкиным на счет казны, несмотря на то что Чевкин был очень бережлив в отношении казенных сумм.

 По особенной доверенности к Четверикову, главноуправляющие путями сообщения возлагали на него особые поручения; многих он совсем не исполнял и часто по нескольку месяцев не отвечал на даваемые предписания. Между прочим, ему было поручено осмотреть разваливающуюся колокольню при церкви в одном из городов его округа; об этом поручении заведено было в бывшем Искусственном департаменте путей сообщения дело, заключавшее предписание графа Клейнмихеля Четверикову об осмотре означенной колокольни и подтверждения о том же, из коих некоторые за подписью Клейнмихеля, а другие директора департамента, всего 84 повторения. Никакого исполнительного донесения от Четверикова получено не было. Клейнмихель, не получая каких-либо сведений, требуемых от правлений округов, посылал за ними курьеров. По нескольку курьеров, посланных из Главного управления, живало в Могилеве по нескольку месяцев, так что они, приехав на колесах, покупали в Могилеве сани, которые по случаю схода зимнего пути принуждены были сбывать. Все эти проделки сходили с рук Четверикову; на него сердились в его отсутствие, а по приезде в Петербург все обходилось хорошо; его знали за честного человека, но довольно ли было одного этого качества в занимаемых им должностях?

 В 1852 г. я встретил Четверикова в Петербурге, не видав его более 10 лет. Он полагал, что я, будучи приближенным лицом графа Клейнмихеля, выслуживаюсь, вредя другим. Узнав противное, он очень этому обрадовался и сошелся со мной. Странно, что он не знал этого прежде, тогда как я славился в корпусе путей сообщения тем, что никогда не наводил Клейнмихеля на дурные поступки с инженерами, а, напротив, старался по возможности отвлечь его от подобных поступков, и в порученных Клейнмихелем мне делах я, зная его строгость, всегда старался уменьшать в его глазах вину инженеров.

 В начале 1862 г., по назначении Четверикова членом Совета Министерства путей сообщения, он находил, что инженеры путей сообщения живут в Петербурге слишком разрозненно. Мы согласились собираться в назначенные дни недели по вечерам у него, у меня и у Мельникова, с которым он, к удивлению моему, не был знаком до этого времени и просил меня познакомить. Было несколько подобных вечеров, но они скоро прекратились. В Совете Министерства Четвериков продолжал службу по-прежнему; часто задерживал журналы Совета и брал к себе дела, которых долго не возвращал. Между прочим, он остановил исполнение по указу Сената, решившему выдачу значительной суммы подрядчикам за сверхсметные работы по устройству Брест-Бобруйского шоссе. Он заставил бывшего тогда министра Мельникова испросить Высочайшее повеление о пересмотре дела в Совете Министерства, не стесняясь указом Сената, взял дело к себе для проверки требования подрядчиков и занимался этим более года. Четвериков умер на службе в конце 60-х годов, находясь перед тем по болезни долго в отпуску. Пока он жил в Петербурге, мы часто бывали друг у друга и всегда находились в хороших отношениях.