С наступлением весны коммунисты перенесли центр своей деятельности в леса, оставляя в городах и других населенных пунктах лишь явочные конспиративные квартиры, необходимые для взаимной связи организационных ячеек между собой и с Советской Россией. Отряды зеленых состояли главным образом из всякого сброда - банд бежавших зимой из симферопольской тюрьмы и эвакуированных из Харькова арестантов-большевиков (в то время как раненые, больные, семьи служащих, ценнейшие грузы бросались за неимением свободного подвижного состава, все преступники, заполнявшие тюрьмы, бережно увозились в тыл), дезертиров и прочего преступного люда. Общая численность их к этому времени не превышала нескольких десятков человек, однако имелись сведения, что большевики, используя отсутствие действительной морской охраны берегов Крыма, приняли меры к пополнению отрядов зеленых людьми и снабжению их деньгами и оружием. Морским путем, моторными катерами из Новороссийска и Анапы, люди и оружие перевозились по ночам и, высаживаясь где либо на пустынном берегу, уходили в горы на присоединение к зеленым.
Борьба с работой противника в тылу требовала опыта и исключительно большой энергии. Я принял решение использовать для этой борьбы генерала Климовича и последний был назначен начальником особого отдела моего штаба и помощником начальника гражданского управления.
31-го мая состоялось в морском собрании торжественное открытие ордена Св. Николая Чудотворца, под председательством генерала-от-кавалерии Драгомирова. Я присутствовал на молебне и в тот же вечер выехал на фронт.
Упорные бои в районе Мелитополя продолжались, однако, противник, видимо уже выдыхался. Конница 2-го армейского корпуса под командой генерала Шифнер-Маркевича вышла в тыл 2-ой кавалерийской дивизии «товарища» Блинова. В районе Нижних Серагоз она перехватила обозы 3-ей и 46-ой стрелковых дивизий. Остатки этих дивизий и отдельные бригады 15-ой,29-ой,42-ой и 52-ой стрелковых дивизий потеряли всякую боеспособность и поспешно отходили на линию Орехов - Александровск.
Угрожаемая с тыла кавалерия «товарища» Блинова бросилась из района НовоТроицкого на Агайман и Рубановку. Сводный корпус получил возможность выдвинуться на поддержку частей генерала Слащева.
Днем 1-го июня я получил сообщение, что в Севастополе среди офицеров флота обнаружен «монархический заговор» и что значительное число офицеров арестовано. Сведения эти показались мне весьма странными. Я только что был в Севастополе и общее настроение там не оставляло желать лучшего. Я приказал запросить подробности.
Оказалось, что накануне два каких-то мичмана явились в расположение лейб-казачьего полки и пытались уговаривать казаков по возвращении моем в Севастополь арестовать меня, начальника штаба и некоторых других лиц, не сочувствующих, будто бы, возвращению на русский престол Царя. Вместо меня, будто бы, во главе армии станет Великий Князь Николай Николаевич, а временно, до его приезда, пасынок его герцог Сергей Георгиевич Лейхтенбергский. Последний состоял ординарцем при генерале Слащеве. Та атмосфера, которая царила в штабе последнего, беспрерывный разгул и интриги, не могли быть полезны юноше и я в бытность мою в Феодосии решил отправить его к Отчиму. Одновременно я написал Великому Князю Николаю Николаевичу, прося, в интересах молодого человека, оставить его при себе. Герцог Лейхгенбергский в самый день обнаружения заговора выехал в Константинополь. Наивные агитаторы были задержаны казаками и представлены по начальству. На первом же допросе они проговорились, назвав ряд соучастников.
Вся эта история представлялась мальчишеской выходкой. Мне было неприятно лишь то, что в ней замешан был герцог Лейхтенбергский, близкий Великому Князю Николаю Николаевичу и упоминалось имя последнего. Я решил не давать делу дальнейшего хода и в тот же день вечером выехал в Севастополь.
Как я и ожидал, вся эта история оказалась глупым фарсом, однако за кулисами действовали большевистские агенты. В общих чертах дело представлялось следующим образом: еще зимою 1919 года среди группы молодых офицеров флота возникла мысль создать особый орден, долженствующий воспитывать среди офицерства высокие понятия о чести, воинском долге, традиции старых Императорских армии и флота, забытые в разрухе смутного времени. О существовании этого ордена я знал и даже видел его устав. Он ничего предосудительного в себе не заключал.
Однако, за последнее время в состав членов этого общества сумел втереться некий Логвинский, еврей, настоящая фамилия которого была Пинхус. Пинхус-Логвинский был личностью весьма темной, с уголовным прошлым, в последние перед революцией дни замешанный в мошеннических проделках пресловутой комиссии генерала Батюшина. Ныне, по имеющимся сведениям, Логвинский являлся одним из агентов большевиков. Втершись в доверие молодежи, Логвинский подготовил весь этот недостойный фарс; трудно было допустить мысль, чтобы он сам рассчитывал на какие то серьезные от него результаты, вернее он преследовал лишь цель дискредитировать власть.
Арестованные, в общем количестве десять-двенадцать человек, была все, за исключением одного-двух офицеров, зеленая молодежь, сама видимо не отдававшая себе ясного отчета в неблаговидности своего поступка. Я приказал призвать их всех к себе, пристыдил их и сказал, что ставлю крест на всю эту глупую историю. Вместо того, чтобы бить баклуши в Севастополе и делать политику, они должны отправиться на фронт, где они могут принести пользу и загладить свою вину. Офицеры были прикомандированы к пехотным полкам и дальнейшей службой своей доказали преданность родине. Впоследствии они были постепенно возвращены во флот. Пинхус-Логвинский был расстрелян.
Свободное копирование
