Московская жизнь - 1

Московская жизнь

В двадцатые годы двадцатого века мне тоже было немногим более двадцати. Жажда наслаждений, охватившая в это десятилетие Чикаго и Нью-Йорк, докатилась до Москвы лишь отдаленным эхом, тем не менее в Москве были свои радости, и некоторые из них доставались мне. Я был преуспевающим молодым человеком с кучей денег в кармане, ценителем хорошеньких женщин и красивых вещей. Нельзя сказать, что Москва того времени предоставляла неограниченные возможности, но для предприимчивого молодого человека их было вполне достаточно.

Одним из самых неожиданных и необычных источников удовольствий стал ’’Коричневый дом”.

Это был большой тридцатикомнатный особняк на Садово-Само-течной улице, дом 14. В начале двадцатых годов в нем жил полковник Джон Хаскел из американского Комитета помощи голодающим. Когда в 1924 году он вернулся в Америку, русские предложили его мне. В это время я искал подходящий дом для родителей. Кроме того, с расширением бизнеса мне стал нужен собственный дом для деловых приемов и все увеличивавшегося числа посетителей и гостей из Европы и Америки. ’’Коричневый дом” прекрасно подходил для этой цели. Беда была в том, что он был совершенно пуст: ни мебели, ни ковров или картин.

Я попросил Виктора приехать с алапаевских рудников и помочь мне его обставить. Так началось наше увлечение коллекционированием произведений искусства и антиквариата, длившееся всю жизнь и переросшее в бизнес.

Виктор изучал историю искусств в колледже, поэтому у него было достаточно знаний для московских барахолок и комиссионных магазинов, где мы покупали мебель и антикварные изделия для ’’Коричневого дома”. Вначале мы и не подозревали о существовании обнаруженных им сокровищ. Наше открытие привело нас в восторг, и мы срочно занялись самообразованием.

Первой искрой было приобретенное на барахолке прекрасное фарфоровое блюдо. Стоило оно всего несколько рублей, но нам было с первого взгляда ясно, что это ценное произведение искусства. Оказалось, это блюдо — из царского сервиза, изготовленного на Императорском фарфоровом заводе, построенном дочерью Петра Первого Елизаветой и значительно расширенного Екатериной Великой. В царское время продукция этого завода не поступала в продажу и предназначалась только для царской семьи. После революции изделия этого завода можно было найти в самых неожиданных местах.

Например, однажды во время обеда в одной петроградской гостинице мы обнаружили ценнейший банкетный сервиз Николая ^датированный 1825 годом. Им пользовались в ресторане, и директор жаловался, что тарелки слишком легко бьются. Я обменял его у директора на большой новый фаянсовый столовый набор, который привел его в восторг.

На дне каждой тарелки была выгравирована царская монограмма и корона. Рисунки на императорской посуде часто выполнялись известными русскими художниками. Колоссальный объем их работы можно себе представить, если вспомнить, что на каждом предмете известного сервиза Николая II ’’Птицы”, состоявшего первоначально из шести тысяч предметов, было по три различных сюжета с изображением птиц. На роспись одного этого сервиза ушло шесть лет.

На Императорском заводе изготовлялось также прекрасное стекло. Среди приобретенных нами предметов был набор винных бокалов с императорским гербом, написанным золотом и эмалью между двумя слоями стекла. Выполнявший эту работу мастер умер в начале века и унес с собой секрет своего ремесла.

Поняв, что мы случайно напали на несметные сокровища, занимавшийся покупками Виктор начал искать советчиков и специалистов, одним из которых стал наш приятель по имени Бенедиктов. Виктор решил у него учиться и частенько ходил с ним по барахолкам и комиссионным магазинам. Бенедиктов прекрасно разбирался в иконах, опытным глазом быстро распознавая записанные поверху старинные доски. Он научил Виктора расчищать иконы, обнажая первоначальную роспись многовековой давности.

Очень скоро наш дом в Москве превратился в музей предметов, раньше принадлежавших династии Романовых. От фарфора, икон, антикварной мебели и скульптуры по совету Бенедиктова мы вскоре перешли к коллекционированию картин, которые в то время продавались в Москве гораздо дешевле, чем где бы то ни было в мире.

Коллекции картин русской аристократии всегда славились своим качеством. Со времен Петра Первого, когда Россия стала впервые подражать Западу и считать себя европейским государством, русские приобрели многие великие произведения искусства для украшения своих дворцов и особняков. Полотна великих мастеров от Тициана до Пикассо засасывались в Россию, как снежинки вихрем. В революцию многие представители русской аристократии бежали из страны, оставив свои коллекции.

Несмотря на усилия Советского правительства собрать эти коллекции в музеях, сотни прекрасных картин попали в частные руки и теперь предлагались через магазины или на ’’черном” рынке.

В то время я почти ничего не знал об искусстве и, должен признаться, мой интерес к созданию московской коллекции картин был чисто практическим: мы украшали ими ’’Коричневый дом”, тратя заработанные на карандашной фабрике рубли — картины считались хорошим капиталовложением.

Однако очень скоро все изменилось. Изучая жизнь художников и историю каждой картины, я узнавал европейскую историю, что способствовало улучшению моего образования. Кроме того, на меня стало действовать само искусство, раньше я так реагировал только на музыку. Для меня открылась совершенно новая область эмоциональной жизни. Я чувствовал себя так, как будто провел всю жизнь в особняке, не зная о существовании еще одной комнаты, двери которой внезапно распахнулись передо мной, и я оказался в окружении цвета, света и красоты.

Отбыв минимальный срок тюремного заключения, мой отец в 1923 году был помилован, вышел из тюрьмы и снова поселился в Нью-Йорке вместе с матерью. Я виделся с родителями, когда приезжал в Америку^ уговаривал их переехать ко мне в Москву.

После выхода из тюрьмы отец был лишен права заниматься медицинской практикой, но хотел работать, поэтому я предложил ему представлять некоторых моих клиентов в нашем экспортно-импортном бизнесе.

В этом качестве он поехал в Дирборн предложить Генри Форду построить в Советском Союзе завод, где русские будут работать под руководством фордовских мастеров и техников из Детройта. Генри Форд обдумывал это предложение почти десять лет и наконец в 1929 году подписал соглашение о сотрудничестве с русскими в строительстве завода по производству легковых и грузовых автомобилей на Волге в Нижнем Новгороде, который теперь называется Горький. В тридцатые годы этот завод выпускал до ста тысяч автомобилей в год. За выполнение своей части сделки Форд получил тридцать миллионов долларов, кроме того, русские оплатили стоимость оборудования и строительство завода.

Все друзья и коллеги отца, поддерживавшие его апелляцию после вынесения приговора, теперь старались помочь ему в получении помилования и восстановлении гражданства. 12 ноября 1924 года губернатор штата Нью-Йорк Эл Смит наконец объявил о его помиловании.

К этому времени отец с матерью уже жили в Москве. По странному совпадению родители прибыли в Москву в день первомайских праздников — 1 мая 1923 года. Отец был в восторге от приема в стране его сбывшейся мечты о социалистическом обществе: понадобилось время, чтобы убедить его, что подобные праздники случаются здесь не каждый день.

Новая жизнь доставляла родителям огромное удовольствие. Они полюбили ’’Коричневый дом”, который к этому времени наполнился великолепными экзотическими предметами искусства. Мать попала в водоворот светской московской жизни, незадолго до ее приезда обнаруженной нами с Виктором. Я иногда думаю, что если бы в то время мать услышала о вечеринке в Улан-Баторе, она не задумываясь, немедленно отправилась бы туда. Профессор Джон Дьюи, приехавший в 1928 году в Москву с делегацией преподавателей и остановившийся у нас в ’’Коричневом доме”, рассказывает такую историю.

Однажды утром, спустившись к завтраку, он застал за столом мою мать. Она накладывала себе в тарелку черную икру, ела ее, зачерпывая большой ложкой и запивая порциями прозрачной жидкости из маленькой рюмочки.

’’Могу я узнать, что вы пьете?” — спросил он.

’’Водку”, - ответила мать.

’’Водку на завтрак?”

’’Ничего удивительного. Она сделана из того же зерна, что и каша”.

’’Коричневый дом” стал раем для посетителей с Запада, особенно для американцев. Он всегда был полон гостей и со временем превратился в неофициальный дом приемов американского посольства, где можно было хорошо поесть. К сожалению, меня не было дома, когда у нас в гостях были Дуглас Фербенкс и Мэри Пикфорд, но родители очень гордились тем, что им довелось принимать самых известных кинозвезд того времени.

Вскоре после приезда в Москву родителей наша семья пополнилась еще одним членом: я встретил свою первую жену.