В начале декабря 1921 года в русские воды вошел первый корабль с американским зерном по товарообменному контракту, заключенному мной с Екатеринбургским советом. Отправлен он был с некоторой задержкой, потому что нам впервые пришлось иметь дело с подобным грузом, а также в связи с необычностью всей сделки. Петроградский порт, как он тогда назывался, уже замерз, и поэтому судно было направлено в эстонский порт Ревель (теперь Таллин) на Балтийском море.
Мне уже показали товары, присланные из Екатеринбурга для отправки обратным рейсом в Америку в уплату за наше зерно. Из-за уже упомянутых затруднений с транспортом товары эти прибыли в Москву только в начале ноября. В основном нам были приготовлены меха и кожи, но было тут и еще кое-что. В разговоре с сотрудником Внешторга в Москве, ответственным за выдачу экспортных лицензий, я как-то шутя сказал: ”А почему бы вам не послать еще и икры? У нас в стране ее уже давно нет, и она должна быть нарасхват”.
Он принял мои слова всерьез, и теперь на складе было приготовлено около тонны икры в двадцатикилограммовых бочонках. И действительно, в Нью-Йорке она пошла по фантастической цене — больше 25 долларов за килограмм. Правда, сегодня за десять долларов не купишь и 50 граммов лучшей русской икры.
Мы получили распоряжение перевезти все товары в Ревель и поехали туда руководить разгрузкой и загрузкой парохода.
В то время Ревель был одним из перевалочных пунктов в торговле с Россией, но большая часть поступавших в него из России товаров для обмена на продукты питания представляла собой контрабанду: произведения искусства, бриллианты, платина и бог знает что еще. Все это нелегально отправлялось через границу в обмен на продукты питания. Зимой 1921 года в Ревеле работало отделение Нарком-внешторга, которое закупало за границей товары для отправки в Ревель, оплачивая их золотыми слитками.
Сотрудники Наркомвнешторга в Ревеле были в обиде на Америку. Как оказалось, они закупили около миллиона пар американской обуви из запасов, проданных в Европе после заключения перемирия. Вид у нее был неплохой, но оказалось, что подметки сделаны не из кожи, а из прессованного картона. Возможно, на пыльных дорогах Франции летом они и держались бы, но в русскую осеннюю слякоть они просто расползались.
Советские представители в Ревеле были в ярости и жаловались, что их ограбили. Насколько мне известно, деньги, заплаченные за эту обувь, были им возвращены, но, как бы то ни было, случай этот не способствовал упрочению их доверия к американскому бизнесу и, безусловно, усугубил мои трудности.
В то время и без этого было совсем нелегко заниматься торговлей с Россией. Отделение Наркомвнешторга в Петрограде относилось к нашей деятельности с подозрением, чинило всевозможные препятствия и тормозило осуществление нашей программы. Дошло до того, что я вынужден был написать жалобу первому заместителю Ленина Горбунову. Очевидно, он показал ее Рейнштейну, а тот — самому Ленину, что вызвало взрыв. Ленин незамедлительно послал в Петроград Г.Е. Зиновьеву и его заместителю телефонограмму следующего содержания: ’’Сегодня написал рекомендательное письмо к Вам и Вашему заместителю для товарища американца Арманда Хамме -р а. Его отец - миллионер, коммунист (сидит в тюрьме в Америке). Он взял у нас первую концессию , очень выгодную для нас. Он едет в Питер, чтобы присутствовать при разгрузке первого парохода с пшеницей и наладить получение машин для его концессии (асбесто вые рудники).
Очень прошу немедленно распорядиться, чтобы не было допущено никакой волокиты и чтобы надежные товарищи понаблюдали лично за успехом и быстротой всех работ для этой концессии. Это крайне, крайне важно. Арманд Хаммер едет с директором его компании, Мишелем (Mr. Mishell)”[1].
В этой записке отразились все характерные черты Ленина: деловитость, внимание к деталям, нетерпимость, с которой он старался отделаться от бюрократии, тормозившей движение советской экономики. Не знаю, почему у него создалось впечатление, что мой отец, а не я, был американским миллионером — возможно, он слышал это от Рейнштейна, уехавшего в Россию до того, как отец подарил мне акции нашей фирмы, — но это запало ему в память, и он повторил это в еще одной записке.
Как все, что делал Ленин, эта записка немедленно принесла желаемые результаты — как по мановению волшебной палочки были устранены препятствия, тормозившие нашу работу в Петрограде.
Мне удалось организовать погрузку, и, когда русские товары прибыли в Нью-Йорк, мой брат Гарри и американские коллеги были приятно удивлены.
Их стоимость не только покрывала стоимость отправленного зерна, но оказалась почти в полтора раза выше. Хотя за нашу работу нам платили только комиссионные, вырученная дополнительная сумма восстановила утраченное прежде доверие к торговле с Россией, и последующие партии американского зерна поставлялись без задержек.
Отправленные мной из Ревеля советские товары были первыми поступившими на нью-йоркский рынок прямо из Советской России, если не считать русские товары, которые, насколько мне известно, ввозили в Америку уже через год после Октябрьской революции из Владивостока, ставшего частью Советской России только в 1922 году после эвакуации японцев. События развивались в таком темпе, что мне, по-видимому, имело смысл самому вернуться в Америку, чтобы подробно обсудить нашу будущую торговую деятельность.
Свободное копирование
