В 43-м в ЦДХОДе меня порекомендовали на пробы в Мосфильм для картины «Жила-была девочка». В студии художественного слова и в школе я много играла в спектаклях, читала на всех утренниках стихи. Однажды, когда я прочла кусок из только что написанной Алигер поэмы «Таня» (о Зое Космодемьянской), вышедший на эстраду Чуковский, прежде чем начать «А кругом все пчелы — пчелы», сказал: «Я, конечно, не умею читать так хорошо, как эта девочка». В свои десять лет эту шутку-комплимент, рассчитанную на публику, я естественно восприняла всерьез. Ну и размечталась о славе, а мама рассчитывала, — уж оченьмы бедствовали, — что хорошо заплатят. Послушали, похвалили, но не взяли, — слишком взросла и серьезна. По возрасту, по росту и по виду я подходила, даже имя как у героини фильма, но голос (мамин, — низкий) — ни разбогатеть, ни прославиться не удалось. Мама себя казнила, что отговорила меня читать детский благининский стишок про веточки и ручейки, вместо него я прочла некрасовское «О Волга, колыбель моя!» — куда уж серьезнее.
Скрашивали эту тяжелую во всех отношениях жизнь друзья, которых у мамы всегда было много, и чтение. Дома книг было мало, у нас и до войны на это не хватало денег и места, только две или три полки с любимыми поэтами да детские, которые мне уже были не интересны. Поэтому мне давали книги мамины подруги, главным образом Д.Н.Часовитина, у которой была большая библиотека. (В 43-м мама записала меня в библиотеку «Красного Креста» на Никитской, и много лет еще я брала там книги). Жила Дарья Николаевна в переулке между Остоженкой и Кропоткинской, и мы частенько к ней заглядывали. Как-то ранним летним вечером мы собрались к ней. На Арбате нас застала тревога, где-то совсем близко стали взрываться бомбы. Все, кто шел в это время по улице, стали ложиться прямо на асфальт. Прозвучал отбой, и только мы успели свернуть в переулок, как снова тревога, на этот раз пришлось укрыться в подворотне. Такие вещи стали привычными.
Разумеется, как всегда, во всякой ситуации люди вели себя по-разному. Однажды во время дневной бомбежки мы с мамой остались почему-то совсем одни в квартире, чтобы не сидеть в полном одиночестве решили зайти к друзьям в том же доме, только в другом корпусе. Звоним, дверь распахивается и с истерическим воплем на нас накидывается муж маминой приятельницы (профессор университета), — мне и так не дают работать, а тут еще вы… — и захлопывает перед нашим носом дверь. Прошло почти 60 лет, но я до сих пор вижу на залитой солнцем лестничной площадке при несмолкаемой пальбе зениток, вое сирены и рвущихся бомбах фигуру измученной женщины, держащей за руку десятилетнюю девочку.
И еще, как-то в канун 44-го года мы с мамой были опять совсем одни. Старая няня моей двоюродной сестры, поняв, наверное, что нам должно быть грустно и одиноко, пригласила нас встретить Новый год с ней и двумя ее племянницами, и этот скромный праздничный стол с извечным винегретом, вареньем на сахарине и самодельной наливкой, а главное, ее чуткость и гостеприимство я запомнила на всю жизнь.
Свободное копирование
