Предисловие

ПРЕДИСЛОВИЕ.

 Мне позвонил в Обнинск из Котласа Виталий Петрович Михин и сообщил, что в этом (2012) году исполняется 95 лет городу Котласу и что в связи с этим событием общество краеведов, которое он возглавляет, готовит к изданию два сборника. Меня попросил написать подробную биографию как котлошанина, ставшего учёным. Срок -неделя. К сожалению, "я так не умею". В детстве я был серьёзным мальчиком, сейчас я уже не мальчик, но серьёзным остался.

  В простой, казалось бы, ситуации на биографию времени мало. Речь может идти лишь об анкетных данных - "что, где, когда". Далее, не ясно было, для кого я пишу. Для школьников? Будут ли им интересны подробности моих научных результатов? "Мы это не проходили, нам это не задавали". Их могут заинтересовать лишь условия, в которых я учился, а потом стал работать. Взрослых? Тех, кто уже определился в жизни и которых результаты какой-то науки вряд ли заинтересуют? Краеведов? Их больше бы заинтересовала история города Котласа, которую я написал после восьмого класса по заданию "на лето" учителя истории. "История" в конце концов пропала.

 Писал я "Историю" всё лето. Архивных материалов у меня, конечно, не было. Помог отец, он понял, что мне нужно. Разыскал в городе несколько стариков, которые были ещё в здравом уме и что-то помнили, приглашал их домой в гости, ставил на стол бутылку и расспрашивал, что они помнят из истории Котласа. Причём. он приглашал не всех сразу, а по одному, чтобы обеспечить независимость показаний. Я ни о чём не расспрашивал, всё брал на себя отец. А я сидел и записывал, потом обрабатывал. Это была первая моя как бы творческая работа.

 Начал историю писать с 17-го века. Описал, какие деревни были на территории Котласа и в его окрестностях, какой был уклад жизни жителей, какими ремёслами они владели, на каком языке разговаривали. Про язык старики толком ничего не говорили. Это был какой-то местный говор, назову его "котласский". Восточнее Котласа жили коми--пермяки, северо-восточнее ненцы, на севере - поморы. В моё время котлошане говорили нараспев, что мне лично нравилось. Самым ходовым ругательством было : "Лешак тебя побери (возьми)". Мой отец, в шутку, называл котлошан лешаками. Это не воспринималось как что-то оскорбительное.

До поездки в Москву моя фамилия в Котласе звучала как Петришев ( с ударением на первый слог). И только в Москве меня впервые назвали Петрищев (ударение на "и").

 С соседями мы жили дружно, у нас был общий колодец (на два дома). Соседка любила захаживать к нам в гости.

 Мать выращивала на огороде около крыльца огурцы и помидоры. Картофель выращивали на так называемом "участке" позади дома. В Калужской области под Обнинском мы выращивали на даче огурцы и помидоры. Какой-то год что-то вырастало, какой-то год -ничего. Но в Котласе у матери огурцы и помидоры удавались ежегодно. Секрет был простой. Отец делал высокие грядки, удобренные куриным помётом. Обшивал грядки с двух сторон досками. По бокам ставил колья или дуги из проволоки. Мать в течение лета накрывала грядки на ночь тряпками, а утром открывала. Климат в Котласе был континентальный. Днём было жарко, а ночью - собачий холод. Я знаю это по рыбалкам с ночёвкой у костра. И мысль не приходила в голову, что надо потеплее одеться. Зябко становилось часов в 10-11 вечера. Разжигали костёр, и на ночь располагались у костра. Ночью не спали. Приходилось каждые 10-15 минут поворачиваться к костру "то задом, то передом". Утром поднимались в три утра, кипятили чайник. Мерзкий сиреневый туман пронизывал до костей. Подольники "трясли" часов в шесть утра. Раньше заходить на брёвна плотов было нельзя. Из-за тумана они становились мокрыми. Впрочем я не о рыбалке, а о погоде.

 Тряпки на грядках у матери огурцы, помидоры не согревали, но сохраняли на ночь дневное тепло от земли. Огурцы вырастали уже в середине июля, а помидоры в августе. На грядках помидоры не краснели, дозревали в валенках на печке.

 Однажды мать угостила соседку свежим огурцом. Огурцы разрезались вдоль и половинки солились. Соседка ела огурец первый раз в жизни, поморщилась ( и не рыба, и не редька) и ушла, не сказав спасибо. Второй раз её мать угостила малосольным огурцом. Соседка вытаращила глаза - оценила(!). По весне выпросила у матери семена, расспросила что и как надо делать, чтобы вырастить рассаду. Весть о выращивании вкусных солёных огурцов распространилась по всей улице. По весне у калитки уже на следующий год появилась очередь за семенами. Огурцы и помидоры стала выращивать вся улица. Первые семена родители привезли "из своей деревни". Потом уже пошли свои семена. Пока однажды отец не привёз семена из Москвы, где был в командировке.

 Так что местным жителям Котласа было какое-то благо от приезжих жителей и сосланных. Сосланных в Котласе было немало. Они были разные. Несмотря на "муравейник", который существовал в его доме из родственников, дед нашёл возможность приютить и ссыльного крестьянина из Тверской губернии. У этого крестьянина была комната - клетушка, не более пяти кв. метров, но со своим окном и своей дверью. За что его сослали было не ясно. Он был простым крестьянином из простой деревни. У него была кровать и тумбочка. Платить деду ему было не из чего, но потом, правда, дед устроил его на какую-то работу. Дед был уважаемым человеком в городе. Он служил в милиции конюхом. Лошадей надо было уметь кормить, ухаживать за ними, седлать и запрягать в телеги. Машин, понятно, в 30е годы в Котласе не было, да и дорог не было. Единственный транспорт для милиции был гужевой. Без него милиция была как "без рук". Работа у крестьянина в Котласе была не крестьянской. Он даже у деда на огороде в работе не участвовал. Когда срок ссылки закончился, он уехал в свою Тверскую губернию. В его комнате стали жить мы с братом. Крестьянин оказался отзывчивым. Он писал из своей деревни слёзные письма, просил приехать к нему в гости. Уговорил моего отца. Он пообещал, что приедет в мае. Но не указал даты. И однажды мне сказал : " Поедем!". Как отцу эта поездка удалась, я не знаю. Во-первых, это было дорого, во-вторых, он работал и найти три дня свободных было проблемой. В мае месяце он нашёл три дня, вышли на какой-то станции под Тверью и дальше пошли пешком. Шли через лес. Соловьи не просто пели в лесу, а орали, кто громче.

 Приехали мы неожиданно, но встретил он нас как родных и даже близких родных. Он работал каким-то бригадиром в колхозе. Завтрак был обильным и очень вкусным. И обед тоже. Я запомнил только солёные грибы с картошкой. На работу в этот день крестьянин не пошёл, пили они с отцом бражку (вариант крестьянского пива). Водку не пили. Вечером он отвёз нас на лошади до станции. И мы поехали домой. Перед поездом отец с крестьянином даже всплакнули. В будущем отец и я имели только приятные воспоминания от нашей поездки.

 Через несколько лет, думаю, не без участия моих родителей город стал выращивать огурцы, и они появились в продаже на рынке. Но вот свежей рыбы в школьные годы (да и потом в студенческие) на рынке не продавали. Сейчас понятно, почему. Поймать в Двине рыбу было непросто. На удочку и с лодки поймать толком ничего было нельзя. Нельзя было ловить рыбу и бреднем. Бредни были у местных рыбаков, но ими ловили в основном карасей в мелких озёрах в окрестностях города. Но хватало этих карасей только, видимо, для себя. Рыбалка на Малой Двине, в которой участвовал я, была и опасна, и трудна. По Малой Двине сплавляли лес в Котлас. Река была судоходной до Великого Устюга. В Малую Двину впадали реки Юг и Сухона. В районе Великого Устюга брёвна отлавливали, связывали между собой в плоты. Плоты в свою очередь связывались между собой и образовывали "плотилии". Плотилии два катера доставляли в Котлас. Плотилия достигала 150-200м в длину и метров 60 в ширину. Под Котласом около железнодорожного моста её пришвартовывали к берегу. Там её закрепляли на берегу.

 С крайних по течению плотов мы и запускали подольники. Занятие было непростым и опасным. Два раза при мне плотилию отрывало от берега, и она, побившись о берег, устремлялась вниз, к железнодорожному мосту. Отдельные брёвна вставали дыбом, остальные просто становились мокрыми сверху. Бежать по скользким брёвнам было крайне сложно и опасно. Один раз удалось добежать до берега всем, а второй раз некоторым пришлось прыгать в воду, чтобы добраться до берега. Если рыбалка была удачной, без форс-мажорных обстоятельств, я привозил домой рюкзак и сумку рыбы. Кошка меня встречала на углу улицы. Приносил я домой подлещиков, густеру, окуней, ершей, плотву. Однажды за ночь поймал три стерляди. Одна была маленькая, очень хотела жить, и я отпустил её в реку. Двух других бросил в сумку. Нынешнее поколение молодёжи и взрослых никогда не видели этого "зверя" (стерлядь). Похожа она на осётра. Одно отличие - рта, как у всех рыб, у неё нет. Один нос и в районе горла небольшой хоботок. Похоже, это одна из древнейших пород рыб. Две стерляди я привёз домой. Время было голодное и хотелось попробовать. Такое чудо-юдо. К сожалению, мать испортила обед. Она зажарила стерлядь, отчего стерлядь превратилась в кусочки сала. Оказалось, что из стерляди можно варить только уху или готовить по какой-то особой технологии. Как-то принёс домой крупного налима. Не помню, ели мы его или нет, кошка, та точно ела, и собака не брезговала. Сейчас стерлядь, думаю, не водится в реке. Дно Малой Двины замусорено гнилыми топляками.

 Будучи студентом, я пригласил однажды в летние каникулы отца на рыбалку. Сначала ехали на "кукушке", затем вдоль ручья шли до реки и километра три вдоль реки до плотилии. Отец сразу приступил к устройству костра на ночь, а я пошёл рыбачить на удочку. Снасти современные, жилка зелёная, удилище пластмассовое, но ни одной поклёвки. Надвигалась гроза. Мы с отцом побежали ставить подольник. Сначала всё шло в штатном режиме, дул ветер, но потом ветер утих и на нас набросилась стая комаров. Отец сказал: "Брось ты всё, пойдём к костру." Я сказал - нет. Кончилось тем, что я насаживал червей на крючки, разматывал подольник, а отец обмахивал меня веткой от комаров. Только я погрузил подольник в воду, началась гроза. До берега мы успели добежать. Встал вопрос - куда деваться от ливня. Отец увидел огоньки предположительно будки бакенщика. И мы пошлёпали по жиже грязи в сторону будки. Жижа была по щиколотку, она стекала с горы. Идти надо было километра полтора-два. Промокли до нитки, но дошли. Оказалось, у бакенщика не будка, а изба с печкой, которую он недавно растопил. Мы разделись полностью, повесили одежду сушить около печки, а главное - поставили сушить обувь. У бакенщика были полки вдоль стенок и было на чём расположиться. Я заснул мгновенно. Отец ещё долго о чём-то с бакенщиком разговаривал (с собой у него оказалась бутылка водки). Проснулись в пять утра. Светило солнце, одежда просохла, и мы двинулись в путь к своему подольнику. На каждом третьем крючке что-то попалось. Домой мы привезли сумку рыбы. Отец сказал тогда мне : "Если бы я знал, где ты ловишь и как ты ловишь, я бы тебя на рыбалку не отпускал".