[3]. О Богдане Бельском [1]
Об одном из многих (злодеяний), которое было совершено им в конце его жизни, здесь я немного и кратко расскажу. Был некто, по имени названный Богдан, из всего царского синклита самый близкий и главный советник при глазах преславного царя Ивана, — едва ли в царстве и были многие по благородию славнейшие его; он был больше всех любим царем за угождение: сердце царя всегда к нему жадно стремилось, и глаза свои он неуклонно всегда обращал на него, раненный срамной стрелой тайной любви. В одно время с ним близок был к царю и тот Борис, но первый (Богдан) в славе много превосходил второго (Бориса), хотя он тогда еще и не был увенчан славой высшего служебного звания; а второй потом превзошел первого на ступенях царства, как бы ногами встал на голову первому и, благодаря брачному союзу с (царским) племенем, стал выше его. Прошло время, и цари изменились, и произошла перемена во власти правящих и ниспровержение Борисом первых в царстве, по принятому им обычаю; жизнь того, о ком здесь начата была речь, продолжилась до того времени, когда Борис воцарился. При великом (царе) Федоре, имея всегда общение с великими по благородию и будучи ничем не ниже по сравнению с прочими, а в иных случаях и превышая их, он от Бориса получил к прежней чести своего имени некоторое немалое приложение, так что немногим чем не достиг в мирской славе высокого чина великих. До этого, после смерти чрезвычайно любившего его царя, он много лет жил вдали от царского города в своих имениях, удалясь от молвы мира ради начавшейся из-за него тогда в царстве смуты.[2] Переезжая из села в село, он там проводил все время с домашними в покое и изобилии, только не видел очей подобного святому царя Федора, не был участником всегдашней славы его и тех, кто вместе с ним управлял, и не получал вместе с ними той же чести. Во время же его пребывания в сельских местах он получал такое содержание от того же Бориса, что все пожелания чего-либо нового из земных (благ), как во сне, в нем утихли и уснули, и всякая молва о нем в городе прекратилась. После смерти первого царя, сын его тогда, как новый царь, укреплялся и утверждался на царстве, а при нем и вельможи, близкие к нему, обновлялись, и все приближенные царя переменились, укрепляя прежде бывшее; ибо из-за царей тогда много было разногласия в земле среди людей. Но возвращусь опять в рассказе к тому, где я оставил слово недоконченным.
Когда же тот (Бельский) тем же Борисом послан был на обычную службу в некоторый город, соименный Борису (Борисов),[3] находящийся на востоке, откуда солнце нам восходит, — оттуда ложным доносом тому (Борису) оклеветали его, приписав ему самое большое — желание царства, когда и у самостоятельно правящего (Бориса) уже было готово такое мнение о нем. Гнев в нем был скрыт так же, как курится дымом скрытый внутри какой-нибудь не разгоревшийся огонь; поэтому он поверил клеветникам, а еще более утвердился в своем мнении и оклеветанного прежде всего лишил должности, — изгнал бесчестно из среды верховного правительства и вовсе отобрал все его многочисленные приобретения со всем прочим. У того было много дорогих вещей, потому что (известно), какое положение занимал он прежде при царях, это во-первых; (во-вторых), он приумножил их, потому что благополучные годы жизни не без пользы провел при славе царей, — тогда богатство его увеличивалось день ото дня и никогда (не знало ущерба). Когда же он лишен был славы, властвующий назначил ему в наказание позорную казнь,[4] установленную городскими законами, какою по городам казнили злодеев, разбойников и взяточников; и другие бесчестнейшие поругания и срам по воле повелителя ему причинили, и был он послан в заточение в далекие места. Знаю, что, устрашая этим других, то же думающих, он полагал, что, совершая все прочее, неудобно поступить с ними так же, как с этим, (особенно) с теми, которых он — великий — боялся. Не один из таких же, как и тот ранее названный, был оклеветан перед ним (Борисом), но и другие к нему были приплетены, (обвиненные) в подобных замыслах,[5] и их также, после пыток, лишив всего имущества, объятый на них яростным гневом за первого, разослал он в (разные) страны. Там, заключенные в темницах, они пробыли много времени, а некоторые из них там же в такой нужде приняли и смерть; для прочих же и для ранее названного (Богдана Бельского) причиной возвращения назад из ссылки были смерть правителя и разрешение того, кто его низложил, а именно — пришедшего на царство Расстриги. А когда этот того (т. е. Бориса), как козел рогами, забодал и с престола свергнул, — о чем в другом месте больше сказано, — те, которые понесли бесчестие и приняли раны вместе с первым пострадавшим, возвратившись опять к себе, от Расстриги получили на земле жизнь лучше прежней: названный первый между пострадавшими получил тогда полную честь — звание высшего сановника,[6] а вместе с ним страдавшие получили и чины и почести, каждый в соответствии с возрастом. Не было бы никакой нужды здесь с прочими сказаниями это описывать, но (это сделано) ради обнаружения многих злодеяний Бориса. "Воссияет нам, как звезда от Иакова, и восстанет человек от Израиля, который упасет, как новых людей, этого Израиля и сокрушит племя Моавитян".[7] Эти пророчества сказаны о самом Христе, все они поистине сбылись, и хотя (говорят) о воплотившемся и не приложимы к рабу, (сделавшемуся) царем из-за теперешней нашей зависти, — второму приличествуют они не по существу, а как близкие образы. И пусть никто из прочитавших не смущается мыслью о чрезмерной смелости несравнимого сравнения, потому что после воплощения того (Христа) по его смотрению много (в нем) было свойственного рабам, ибо по плоти он стал доступен всем. Так нам сказали писания,[8] и ко многому (в них сказанному) здесь я присоединяю короткий ответ и пишу не ради тех, которые могут хорошо это обсудить, но ради ненавидящих и мятущихся в мыслях. А если кто начнет мне (говорить) о дерзости, то я, более чем они, имеющие такую же природу, боюсь истязания того, кто вложил мне душу и может вместе с ней и тело погубить в геенне; и если, помня это, рука верно и без страха написала эти слова, то (говорит) здесь во мне духовный голос.
