Вернувшись из командировки с новыми знаниями, я продолжил работу. У нас был большой и дружный коллектив врачей, и мне хочется сказать о нем несколько слов. Запомнились пять главврачей, которые сменяли один другого: Лариса Петровна Николаенко, очень милая и тактичная женщина, никому не делавшая замечаний по работе. Она была фтизиатром, и моя жена Валя одно время работала в ее туберкулезном отделении.
После того, как Лариса Петровна переехала в Белую Калитву, главврачом стал Эдуард Аракелович Агабабов. Этот красивый мужчина покорил сердца многих женщин. Он отличался тем, что никогда не слушал сплетников и игнорировал доносчиков. Он был инициатором создания неврологического отделения, за что я ему очень благодарен, так как, получив отделение, я сумел направить всю свою энергию на лечение шахтеров.
После Агабабова главврачом стала жена директора одной из местных шахт Нина Павловна Мелькова. С Мельковой у меня связано несколько интересных воспоминаний. При ней я впервые столкнулся с органами государственной безопасности, которые вызвали меня на дом к пациентке, по их мнению, нуждавшейся в психиатрическом освидетельствовании. Я попытался объяснить, что я не психиатр, а невропатолог, но человек из органов ответил, что мне оказано доверие и я должен подтвердить, что женщина душевно больна. Во время разговора я выяснил, что муж пациентки, в прошлом летчик, погиб при исполнении служебного задания. Будучи наивной сельской жительницей, женщина поехала в Москву добиваться пенсии, в которой ей отказали. Там она стучалась во все двери кремлевского начальства, и за ней, естественно, была установлена слежка, а с моей помощью предпринималась попытка избавиться от ее навязчивого поведения. Я ушел от прямого вопроса психическая ли она больная, так как понимал, что ее упрячут в сумасшедший дом и, сославшись на то, что я не психиатр, ничего не подписал. Думаю, что КГБ запомнило этот случай. Второй раз я столкнулся с КГБ по личной инициативе. После войны Египта с Израилем мне стали звонить ночью и угрожать расправой над женой и детьми, если я не уеду в Израиль. Вначале я бросал трубку, но однажды я записал на магнитофон голос оскорбителя и показал это Мельковой, требуя, чтобы она вызвала КГБ, так как я был возбужден, напуган, не спал ночью и не мог нормально работать. Главврач, мой «добрый ангел», успокоила меня, сообщив, что ее мужу, директору одной из шахт, тоже звонят поздно ночью и спрашивают, не забыл ли он сходить в туалет. Несмотря на то, что она считала это чисто хулиганскими выходками, я настоял на своем, и Нина Павловна связалась с КГБ. Приехавший сотрудник уверил, что мне нечего бояться. Однако этот эпизод заставил впервые подумать об эмиграции, так как к тому времени мои мама и брат уже жили в США. Кроме КГБ я также периодически имел дело с местными органами власти. Милиция вызывала меня при задержании подозрительных лиц, чаще всего наркоманов, чтобы я дал медицинское «добро» на помещение их в КПЗ. Такая работа была мне не по душе, и я старался по возможности помочь молодым ребятам избежать неприятностей.
Четвертым главврачом был Юрий Васильевич Качур, молодой человек, который, так же как и Агабабов, был хирургом. Мы дружили с семьей Качура и семьей другого хирурга Виталия Николаевича Диденко. С последним меня связывала близкая дружба. Особенно запомнился мне огромный портрет Брежнева, который висел у него в кабинете.
После перевода Качура в Белую Калитву, главврачом стала Вера Ильинична Ткаченко, окулист по специальности, бывший главврач горняцкой медсанчасти. С Верой Ильиничной я всегда был в отличных отношениях. С ней и многими другими врачами я продолжаю и сегодня общаться по Интернету.
Хочу упомянуть Ефима Тимофеевича Горбенко, который на протяжении 28 лет моей работы занимал должность заместителя главврача или начмеда. На каждой пятиминутке после отчета заведующих отделениями он брал слово и делал нам замечания. Надо сказать, что мы уважали друг друга, но при разборе историй болезней он был со мной особенно беспощаден. Мне запомнилась его дежурная фраза: «А доктор Вайсман придумал новый диагноз». К примеру, он придирался к моему диагнозу «дископатия». Чтобы отбиться от его нападок, я открывал номенклатурный справочник, где среди прочих фигурировал и этот диагноз. Ефим Тимофеевич был крещеным евреем и, вместе со мной и заведующим детским отделением доктором Кацем, составлял национальное меньшинство.
Я общался со всеми 30-ю врачами, приглашая их по необходимости на консультации. Но чаще приходилось консультировать мне, особенно хирургическое отделение и скорую помощь, которые по обыкновению поднимали меня среди ночи. Заведующий хирургическим отделением Куралесин шутливо называл меня «молдавским профессором».
Свободное копирование
