После того как мы наконец-таки переехали, я продолжил учебу в школе. Я ездил туда на велосипеде каждый день, поднимаясь в гору из Никосии. Подниматься вверх было очень тяжело, настолько, что когда я добирался до места, то был еле жив от усталости. Но зато на обратной дороге я мог даже не прикасаться к педалям, снова и снова испытывая прекрасное чувство свободы. А в общем-то это был какой-то странный период в моей жизни: я вроде бы уже не мальчик, но еще и не мужчина.
Я никогда не мог пожаловаться на свою фантазию. Вечно у меня были какие-то сногсшибательные планы и мечты о будущем. Я не боялся обсуждать их с миссис Агротис, которая всегда очень внимательно меня слушала. Я посвящал ее в свои самые сокровенные мысли и доверял свои тайны. Так, например, я говорил ей, что верю в существование жизни вне нашей планеты и внутреннее чувство подсказывает мне, что все это не миф, не научная фантастика. Она слушала зачарованно, а потом часто просила меня пересказывать все эти истории в младших классах, которые она вела. Я говорил им, что я — ракета, которая путешествует на огромных скоростях между мирами, останавливаясь время от времени в каких-то фантастических странах и удивительных местах.
Миссис Агротис очень интересовалась телепатией, при помощи которой мне удавалось выполнять экзаменационные задания. Ей хотелось знать, как я читаю чужие мысли. Иногда она просила нас написать сочинение. Джозеф Чарльз сидел примерно в пяти рядах за мной. Я никогда не сходил со своего стула, а он — со своего. И тем не менее несколько раз мое сочинение было почти слово в слово таким же, как у него. Она допытывалась: «Джозеф, признайся, ты списал сочинение у Ури?» И он, естественно, говорил, что нет. Она долго сравнивала наши работы и говорила: «Боже мой, они же совершенно одинаковые». Она недоумевала: «Как же тебе удается все это?» Единственное, что я ей мог сказать на это: «Я, к сожалению, и сам не знаю».
И действительно не знал. Но зато знал, о чем иногда другие люди думают. Правда, от этого жизнь не становилась проще. Учителя считали, что я жульничал, и мне, разумеется, это было не очень приятно. Даже, я бы сказал, немного давило на психику.