18
На нашей помойке, в отличие от современных, были только помои. Зато на территории шахты можно было отыскать и подобрать (варианты: стырить, спереть, слямзить) великое множество самых несомненных ценностей: от шарикоподшипника для самоката и куска телефонного кабеля для скакалки и до – не поверите! – нераспечатанной коробки новеньких электродетонаторов “короткозамедленного действия, водостойких, в биметаллической оболочке”.
Как это возможно? – Да элементарно, Ватсон! Взрывникам на шахте платили сдельно, поэтому, приписав, заработка ради, к состоявшимся, реальным взрывам сколько надо виртуальных, горный мастер вынужден был как-то, заметая следы и сводя баланс, избавляться от “сэкономленных” боеприпасов. Счастье, что в то время терроризма еще не было.
С лесного склада мы ухитрились зимой увести – и увезти на саночках – шесть бревен (Не в один заход, конечно), из которых весной соорудили на стройплощадке ворота, превратив ее в футбольную. Это Вам, Михаил Константинович: ”…футбол зачем-то на стройплощадке вдруг”. Не вдруг и не зачем-то, просто больше негде было. А уж набрать из бесхозной бочки банку солидола для смазки велосипеда или самоката – это вообще не считалось, так же как угоститься в шахтерской бытовке дармовой газировкой. Там еще из двух краников, и тоже бесплатно, лились чай и кофе – суррогаты, конечно, и без сахара.
- Дяденьки, а зачем вы кабель жарите?
Два расслабленных мужичка, уже изрядно откушавшие, и явно не кофейного суррогата, орудовали у своего костра бойко и слаженно, однако, на мой взгляд, непонятно. Один топором рубил на мелкие куски новенький силовой кабель, огромная катушка которого лежала тут же поблизости. Другой укладывал эти обрубки в посудину, установленную, подобно казану для плова, над костром на шлакоблоках, и подливал в костер солярку. Бочка с горючим и запасной “казан” (крышка от магнитного пускателя) располагались рядом с готовым слитком свинца, похожим формой на линзу, а размером – на хороший тазик. Если бы не жуткая копоть, а коптил не только костер, но и варево в казане, труд можно было бы считать организованным образцово. И отдых тоже, поскольку на доске, уложенной на такие же шлакоблоки, аккуратно размещена была несложная закуска, а ополовиненный пузырек, заткнутый кукурузной кочерыжкой, предусмотрительно стоял рядом на земле – для устойчивости.
Доживши до глубоких седин “стыдно молвить, где”, я до сих пор в деталях не представляю, как, например, плетется из проволоки рукав или чулок без шва. Вроде инженерил всю жизнь, но в совершенно другой области. Поэтому я не устаю восхищаться изощренностью умельцев, которые: а) свили множество медных жил в жгут; б) одели такой жгут пластиковой оболочкой; в) накрутили спирально шесть жгутов на резиновый сердечник с канавками, причем так, чтобы каждый лежал в своей канавке; г) обернули все это в пропитанную битумом бумагу; д) заключили всю конструкцию в сплошную свинцовую трубу; е) намотали сверху на трубу жестяную ленту, опять же обмакнутую в битум. Вот так просто устроен внутри шахтный силовой кабель. Может, я что и пропустил; там вроде еще нитки какие-то были.
Дяденьки поглядели недобро:
- А вам, мальцы, чего здесь надо?
Как будто мы не знаем, что следует отвечать:
- Мы металлолом ищем. Для школы. У нас план.
- И мы металлолом. Вон жесть можете забрать. И брысь отсюда.
Конечно брысь. А шлакоблочины они вышибли из стенки, которой строители недавно замуровали брошенный шахтный ствол. Запомним. Этот пролом нам еще пригодится.
Про металлолом батя подтвердил. Прежде чем окончательно забросить горную выработку, полагалось бережно демонтировать рельсы и кабели. Ни один дурак этим заниматься не стал бы – других, что ли, нет занятий. Рельсы на черный металлолом сдавали новые прямо со склада. А с цветным металлом морока: инструкция требовала сдавать медь отдельно, свинец отдельно. Вот и устроили кустарную плавильню. Сырье, то есть кабель, естественно, новый и, естественно, со склада. Что ж тут непонятного? Не читал, что ли, что творог добывают из вареников?
Фраза про экономику, которая должна быть экономной, в то время еще не была придумана. Поэтому просто посмеялись.
Точнее, батя просто. А я, поскольку молод был и глуп (последнее, увы, так и не рассосалось), все же с чувством некоторого недоумения.
* * *
Через неделю, возвращаясь из школы, небольшая лихая компания влезла таки через пролом в наклонный ствол шахты, освещая себе путь смоляными факелами. Ничего особо интересного мы там не нашли. Зато возвращение было триумфальным: у входа нас приняли в объятия отцы. Ждали, внутрь не лезли, потому что а ну как рванет? Шахтеры понимают, чем грозит открытый огонь в шахте, опасной по газу и пыли, к тому же давно отключенной от вентиляции. Бог помиловал.
Очень жаль, но у бати образовался свой собственный взгляд и на замысел, и на исход экспедиции, и взгляд этот ни христианского, ни какого-либо еще милосердия решительно не предусматривал. Не сумев своевременно вырваться из нежных отцовских объятий, дома я схлопотал первую – и, увы, последнюю в этой жизни! – настоящую родительскую порку. Особенно обидно, что в качестве орудия истязания отец использовал мою же – самодельную, из телефонного кабеля – скакалку. Мама только бессильно причитала: ”Митя, хватит! Митя, ты его убьешь!”. А когда папа устал и, многоэтажно выругавшись, наконец вышел вон, немедленно принялась за лечение. То есть обильно смазала йодом исполосованную свежими рубцами задницу. Это, скажу я вам, то еще милосердие: очень скоро стало понятно, что такое лечение – страшнее хворобы, хоть и направлялось исключительно во благо.
Спал я и раньше на животе. А в школе приходилось туго. Одно утешало: и Жека, и Тереха, и Мишка Овчинников, и Колька-Друг (Кличка такая замечательная!) – все получили примерно поровну. Успели отцы сговориться.
Свободное копирование
