ххх
У мамы есть фотография, где она в швейной мастерской, в которой она сначала училась швейному делу, а потом работала. Хам - название полотна, а хамовники - это ткачи и “деловицы”, то есть пряхи и швеи. Мама всегда называла себя швеей (“я училась швейному делу, я - швея”). Хамовник, как объясняет Даль, - это ткач, полотнянщик, скатерник, а отсюда и хамовное дело, “ткацкое, полотняное и браное”, то есть набранное узором. В одной берестяной грамоте XIII века написано:: “хаму 3 локти”, т.е. льняного полотна, а у Даля есть “хамушка” - старая изношенная свитка из льняной ткани.
Направляясь в сторону Лужников по проспекту, слева можно увидеть известный в Москве магазин “Русский лен”, любимый магазин моей матушки, которая всегда покупала там полотенца, скатерти (она любила, чтобы все было льняное, а синтетики просто боялась). Есть ещё в русском языке слово “хамъян” - шелковая ткань. В конце XIX века рядом с храмом Николы в Хамовниках была построена текстильная фабрика Жиро, вырабатывающая шелковое полотно (сейчас это фабрика “Красная Роза”) и пивоваренный завод (теперь Хамовнический). На этом заводе перед войной работал мой папа, и оттуда он ушел на фронт.
На Хамовническом плацу днем резвились лошадки, их по кругу объезжали наездники, а вечером плац превращался в футбольное поле. Капитаном команды и заводилой был Алец, сын композитора Мокроусова, который такие фигуры выделывал на поле, что зрители приходили в восторг. А после матча он всех угощал пивом в местной пивной… Потом плац приобрел другой вид. Посадили много деревьев, на клумбах развели цветы, возле нашего дома стало зелено и уютно. Но затем сквер снесли, деревья повырубили, клумбы с землей сравняли, - и комсомольцы начали строить Комсомольский проспект. Церковную ограду перенесли ближе к храму, оставив место только для крестных ходов. Захоронения, которые были возле храма, оказались под ногами прохожих и под колесами машин. Много тогда косточек из земли вырыли, - на то они были и комсомольцы, что им всё позволено…
Примерно с 1991 года старые названия стали возвращаться. Хорошо бы и метро переименовать в станцию “Хамовническая”. Мы ведь теперь московскую землю измеряем остановками автобусов да станциями метро. А раньше Москву измеряли расстоянием от храма до храма и на вопрос, где живешь, отвечали: в приходе Николы, что в Хамовниках или в приходе Рождества Христова, что в Измайлово. Храмы были отметинами как места жительства, так и самого жизненного пути человека, храм отпечатывался на судьбе человека, которая проходила под Покровом Божией Матери и святых угодников. Человек ощущает то, рядом с чем проходит его жизнь. Будешь жить рядом с каменной фигурой “вождя”, с протянутой рукой на площади стоящим, и свои руки протянешь не в ту сторону, а если молиться не будешь, то и ноги можешь протянуть. Страшно жить в соседстве с истуканами и идолами, которые никак не покинут нашу Святую землю, а всёё давят на нас своей безысходностью и пустотой. Хорошо было бы отмечать наши остановки и станции храмами, на пути стоящими: “Станция “Храм Косьмы и Домиана”, следующая станция - “Храм Николы в Хамовниках”. Как согрели бы эти названия наши сердца и напомнили бы всякому о Господе...
Дивные Хамовники... Идет человек по улице, видит: “Столовая” и думает: надо бы покушать; увидел кинотеатр: надо бы фильм посмотреть; магазин - надо бы купить что-то; и вдруг перед ним храм, сверкающий дивной красотой в любую погоду, с колокольней и крестом, зовущими куда-то ввысь, в голубизну неба, с узорчатой оградой, радостно сияющий зелено-оранжевыми и белоснежными красками, волнующий и притягивающий твой взор и тебя самого: приди, войди, здесь твоя душа, твое сердце, неужели забыл, как тебя крестили, водили сюда маленького, давали “сладенького и такого вкусненького Христа”... Идёшь, видишь храм и думаешь: а не зайти ли, не скинуть ли перед Богом свою шапку, не перекрестить ли лоб, не постоять ли несколько мгновений около храма или внутри него... А если не будет на пути этого чуда, то пройдешь по улице и не вспомнишь, что есть Господь и что Он зовёт тебя к Себе... И тогда пойдешь в торговые ряды, намотаешься там до одури и даже для тела ничего не приобретешь, не то что для души... и уйдешь ещё более пустым, чем вышел из дому....
Вот что такое в нашей жизни храм, потому и стояли они на каждом шагу, наши сорок сороков, звали и манили своими золотыми главами и крестами, а одним из таких храмов был и есть как бы игрушечный, а на самом деле крепко сбитый и скроенный людскими молитвами, их заботой и вниманием, наш родной Угодник и Чудотворец Николай Хамовнический!
Как хорошо около Хамовнического храма, а уж внутрь войдешь и выразить трудно: идет отпевание, а слова так и рвутся - несутся ввысь... В хоре стоят пять человек, а пение такое чудное, что хоть сам ложись, чтобы тебя отпели, - так и несутся к Богу молитвенные воздыхания. Вокруг стоят родственники, знакомые усопшего, да и у посторонних рука тянется сотворить крестное знамение.
Почему-то последнее время как ни войду в храм- всегда кого-то отпевают, наверное, я в одно и то же время захожу: батюшка молится, хор поет, свечи в руках горят. Стоишь, о своих молишься, а за спиной - Царица Небесная, Споручница, тоже всех в последний путь провожает и святитель Николай из главного придела прислушивается. Подойдешь, встанешь на колени, а он как бы руку протягивает и гладит тебя по твоей непутевой голове. И всех он так принимает, не одного тебя, посмотри: входят люди в храм и сразу бегут к нему. Эти, наверное, первый раз в храм пришли, спрашивают: “Где здесь Николай Угодник? Свечку хочу ему поставить.” А те, кто не первый раз в этом храме, идут первым делом к Божией Матери Споручнице грешных. Как войдешь, Она на тебя уже смотрит: иди ко Мне, встань на коленочки, прикоснись своим горячим лбом к моим ступенечкам, прикоснись своими воспаленными устами к этим чисто вымытым плиточкам, тысячами ног истоптанным, поцелуй край моей ризы и уйдешь не таким, каким пришел...
Почему всегда, как ни приду, идёт отпевание? Да не одно, а два или три сразу. Храм ведь не кладбищенский. Это для меня загадка. Я очень хотел маму здесь отпеть - в самом дорогом для нее храме - да не получилось. Молюсь теперь здесь за маму и за матушку, а затем иду к старому дому: на свои окна посмотрю, внутрь дома войду, вокруг обойду, постою, помолюсь, кое-что вспомню, и уходить не хочется... Стою у дома и смотрю на храм, а когда ухожу, всё на дом оглядываюсь: приду ли сюда ещё раз? Так и хочется его с собой унести, да большой он очень, старинный и массивный, с колоннами, и весь светлый: свет от храма что ли его освещает... Свет Христов просвещает всех... И не только людей, но и дома, и улицы, и площади.. и мой дом задел, и меня просветил. Светло и тепло у дома... Может, когда-нибудь вернутся те времена и все опять будет по-старому: и папа, и бабушка, и мама, и Тамара... Как бы я был благодарен Господу, если такое хотя бы во сне мне приснилось.
Ухожу... до свидания, мой дом, до следующей встречи, во сне или наяву. Очень хотелось бы помолиться в своей комнате в подвале... может, когда-нибудь и получится. На всё воля Божия...
