Летом 1879 года у нас в Ясной Поляне гостил рассказчик былин Щеголенков.
Его звали по отчеству — Петровичем.
Его манера пересказывать былины была похожа на пение слепых, но в его голосе не было той противной гнусоватости, которая в них действовала на меня всегда отталкивающе.
Почему-то я помню его сидящим на каменных ступенях, на балконе, против кабинета отца.
Когда он рассказывал, я любил разглядывать его длинную, жгутами свившуюся седую бороду, и его бесконечные повести мне нравились.
В них чувствовалась глубокая старина и веками нарощенная здравая мудрость народа.
Папа слушал его с особенным интересом, каждый день заставлял рассказывать его что-нибудь новое, и у Петровича всегда что-нибудь находилось.
Он был неистощим.
Из его рассказов отец впоследствии заимствовал несколько сюжетов для своих народных повестей ("Чем люди живы", "Три старца").
Мне трудно теперь разбираться в детских переживаниях того времени.
Я помню только общее впечатление, которое сводилось к тому, что папа стал не тот и что-то с ним делается.
Весною 1878 года, великим постом, папа говел, а летом он был в Оптиной пустыни у старца отца Амвросия. В эти годы он был там дважды — в 1877 и 1881 году.
Второй раз ходил он пешком с лакеем Сергеем Петровичем Арбузовым, который сам вызвался идти с ним в качестве товарища, в лаптях, с котомкой за плечами, и, несмотря на натертые на ногах мозоли, о путешествии своем он сохранил самые лучшие воспоминания.
Но монастырь и сам знаменитый отец Амвросий разочаровали его жестоко.
Придя туда, они, конечно, остановились в странноприимном доме, в грязи и во вшах, обедали они в страннической харчевне и как рядовые паломники должны были беспрекословно терпеть и подчиняться казарменной дисциплине монастыря.
— Приходи сюда, садись тут, вот твоя койка, старик, — и т. д.
Сергей Петрович, чтивший "графа", как может чтить только человек, родившийся еще во времена крепостного права, в конце концов не мог выдержать такого обращения с своим кумиром и, несмотря на просьбы отца не говорить, кто он, проболтался одному из монахов.
— А вы знаете, кто этот старик со мной? Это сам Лев Николаевич Толстой.
— Граф Толстой?
— Да.
И вдруг все изменилось.
Монахи прибежали к отцу.
— Ваше сиятельство, пожалуйте в гостиницу, для вас отвели лучший номер, ваше сиятельство, что прикажете сготовить вам покушать, — и т. д.
Такое чинопочитание и, с одной стороны, грубость, с другой — низкопоклонство произвели на отца очень отрицательное впечатление.
Не изгладилось оно и после свидания его с Амвросием, в котором он ничего особенно хорошего и достойного не нашел.
Он вернулся из Оптиной пустыни недовольный, и вскоре после этого мы все чаще и чаще стали слышать от него сначала осуждение, а потом и полное отрицание всяких церковных обрядов и условностей.
Свободное копирование
