Исторической фигурой парижских скватов был фотограф Валька Смирнов, или Альт-Мария-Тиль-Грек. Убежденный саботажник советской культуры, бузотер и фарцовщик с Невского проспекта начал свой поход в мировое искусство в 1956 году, когда его ровесники дрожали от шороха в дверь.
Первоклассный мастер фотографии абстрактного ракурса и не менее передовой живописец «дриппинга» сохранил в Париже особый облик питерской богемы. О нем заботилась республика, но творить без постоянной кочевки и общения с народом он не мог. В буржуазный мир питерский смутьян ворвался как монгол на свежее пастбище: прихватить, слизнуть и смыться.
Скромным постником Тиля не назовешь.
Как всякий гений, фотограф невыносим в общении. Несмотря на его потертый вид провинциального декламатора — голубой берет набекрень, красное кашне через плечо, — он производил сильное впечатление на породистых женщин с опытом. Они чуяли в нем самца высокого напряжения, и Тиль охотно шел навстречу прозорливым поклонницам, назначая сентиментальные встречи в разных местах планеты.
Его интимные рандеву не обходились без неприятных сюрпризов.
На австрийской территории, в старинном замке, Тиль по обыкновению выдул бутылку чужого виски, снял берет и полез на горячую графиню. Сытая, дрессированная овчарка, давний владыка аристократических покоев, незамеченной вошла в спальню и схватила за ягодицу русского охотника, да так больно, что непрошеный соперник бросил сладкую работу и скрылся в ночное окно.
Может быть, австрийский урок образумил буйного артиста?
Конечно нет! Сегодня он ночует у вдовы люксембургского барона, а завтра у княгини баварской земли.
Участие Тиля в образовании «русского клуба» мне казалось делом случайным, потому что платить он не любил, а электричество жгли все, кому не лень. Воду, свет, огонь Тиль считал производными натурального вида, следовательно, бесплатными, а когда пришел первый счет на аренду подвала, то вместо уплаты он позорно сбежал со своими инструментами в бесплатные места. Ноша налогов и счетов легла на плечи портного и барда, но и они не намеревались делиться с государством скудными доходами. Портной Матусов, предчувствуя финансовую катастрофу, сбежал в Испанию. Хвост не сдрейфил и нашел выход. Он сдал клуб бездомным ночлежникам Донбасса и Кузбасса. Для них выстроили нары в стене и брали поденно, опасаясь бегства нелегальных квартирантов.
И несмотря на финансовые затруднения, «русский клуб» гордо держался пять лет подряд. Ежедневно там пили бормотуху, дрались и ставили спектакли. У меня не хватит бумаги, чтобы перечислить артистов метрополии и зарубежья, отметивших своим вниманием «русский клуб» на Райской улице. Там прошли «Митьки» и барды, академики и воры, послы и жандармы, шахтеры и писатели, живописцы и закройщики.
14 ноября — день Ангела и «Скорпиона» Хвоста, а значит, годовой праздник клуба под названием «Симпозион». День особого колорита. Я их все прошел с 1996-го по 2001 год. По особому приглашению виновника сборища.
В суровом интерьере клуба, совершенно черном, постоянно висели деревянные «объекты». Приход первых агитаторов перестройки, скажем влиятельных «Митьков» (Питер) или «Мухоморов» (Москва), высоко поднял авторитет Хвоста в России; и как пластика, и как барда, и как гостеприимного хозяина Парижа.
Работали театр и буфет. Дешевая обжорка для голодных шахтеров Востока.
Не стыдно ли великой державе, если в подвале Хвоста ест похлебку официальный представитель Российской Федерации во Франции?
«На Райской улице, друзья, не пить и не дышать нельзя!» — ублажал гостей хозяин. Свечи ритуального характера — явная работа знатока эзотерических учений. «Агапы» и литературные читки были самого лучшего уровня, и Хвоста необходимо посвятить в высшие градусы мудрости.
Свобода, ностальгия и романтика!
Что может быть краше такой «троицы»?
Русский «Симпозион» в Париже, на мой взгляд, стал высшим поэтическим достижением Хвоста и будет его нерукотворным памятником до Судного дня.
Райские «скорпионы» Хвоста навсегда вписались в парижский пейзаж. В клубном журнале «Райский четверг» ответственный за поэзию Митяй Голь, еще один подарок русской словесности, писал:
«Не мити костi вам довкола,
Чужих копiйок не лiчить…
Не вбить, не вкрасти, — ось як треба,
I бiльш нiчого не кажiть…»
(1999)
Великий Н. А. Некрасов написал много плохой беллетристики — голод не тетка, да и в картишки резался! — канувшей в небытие.
В прозе гений Хвоста сильно спотыкается. Его пьеса «Робинзоны» (1982), поставленная в декорациях Сергея Есаяна в студенческом театре Стокгольма, провалилась. Иностранный материал — британский подданный Робинзон Крузо и Пятница вроде Боба Марли. Стерильный язык, суконный стиль, русскоязычная абракадабра. У него Робинзон говорит: «Ведь вы-то лучше других знаете, что неожиданная радость может остановить биение сердца».
Или: «Подбадриваемый жестами», «набираем в легкие воздуху», «исполнить свое намерение», «манить его по направлению».
На братской трапезе скорпионов я сказал Хвосту, что это не язык, а косноязычие.
— За каким чертом ты пишешь прозу?
Кажется, бросил. Пьеса «Пир» (2000) вышла в стихах, где Хвост был силен.
«Русский клуб» был, но его постигла та же участь, что и другие русские начинания, его прикрыли за неуплату налогов.
Француз хитер, расчетлив и богат.
Легенда о крохоборстве француза лишена фактических доказательств. Говорят, что Франция обокрала Италию, Грецию, Африку, Азию. Правда, страна собрала несметные культурные сокровища. Мир поклоняется Лувру, каждое «шато» — а их тысячи! — музей высокого класса, каждая квартира — антикварный салон.
А скажите, пожалуйста, кто вам мешает брать?
Пока Россия будет мозговать, кто русский, кто чеченский, кто еврейский художник, Франция хапнет все, не думая и бесплатно.
Парижские скваты, несомненно, станут частью французской и, следовательно, мировой культуры.
За это и любим парижское захолустье, товарищ Ленин.
Свободное копирование
