Ходили мы походами...
Это было недавно,
Это было давно...
Михаил Матусовский (из песни к к/ф "Друзья и годы")
Мы выходим из Полярного на годичную службу в Средиземное море. Там мы в составе пятой эскадры будем противостоять шестому американскому флоту, наглому и до зубов вооружённому. Командир всматривается в туманную дымку, закрывающую выход из Екатерининской гавани в Кольский залив. Локация работает безупречно, но зрительный контроль за обстановкой никогда не бывает лишним.
Командир у нас новый и старый одновременно. До этого он много лет был нашим же старпомом. Так что корабль со всеми его особенностями он знает досконально. И экипаж относится к нему с симпатией. До этого командиром у нас был внук известного по песне матроса Железнякова (Железняка), который, как известно, шёл на Одессу, а вышел к Херсону, промахнувшись влево на две губернии. Так вот этот внук, капитан 2-го ранга Железняков, в преддверии боевой службы зачастил в госпиталь, ссылаясь на сердце, и в итоге остался в Полярном.
Рядом с командиром сидит крупный, но беспородный пёс Кузя. Он, как и все члены экипажа, периодически бывал на берегу, но в какой части города ни находился бы, всегда мчался на корабль, заслышав его сигналы к выходу в море. Он в точности копирует сосредоточенность шефа. И его не смущает, что командир глядит в стёкла ходовой рубки, а он – в железную переборку под ними, и, конечно же, ничего, кроме этой переборки, не видит! Любовь пса к бывшему старпому всегда была на высоте, но стала какой-то запредельной после того, как шеф спас хвостатого друга из беды. Однажды Кузя, разогнавшись по палубе за пролетающим буквально над его головой альбатросом, настолько увлёкся охотой, что не заметил, как относительная твердь корабля закончилась, и он вылетел за борт. В отличие от альбатроса, продолжавшего горизонтальный полёт, пёс перешёл в пикирование к водной глади, заливаясь при этом на альбатроса досадным лаем. Оказавшись в ледяной воде, покрытой слоем мазута, Кузя заплыл под причал и оттуда изредка подавал голос. Доставать пса было проблемой: нужно было разобрать часть причала, т.е. военного объекта! И старпом дал команду сделать это! Внизу, в темноте, в пяти - шести метрах, кое-как разглядели нашего неудачного охотника, умудрившегося взобрался на перемычку между сваями. Сквозь проделанное в причале небольшое отверстие спустили одетого в водолазный костюм механика, который был достаточно тощим. Он несколько раз обхватывал Кузю ногами, но тот вываливался из скользкой от мазута резины и падал в воду. Тогда механика подняли и привязали за ноги, освободив руки для захвата пса. Пришлось немало потрудиться, а механику – повисеть вверх тормашками, чтобы выудить бедолагу из мрачной западни. С большими предосторожностями поднимали скользкий дуэт наверх. Как только оба появились над причалом, старпом схватил Кузю и помчался отмывать и отогревать его.
И теперь, что бы ни делал старпом (теперешний командир), пёс в точности повторял его движения и даже интонации голоса. Стоило, например, командиру кого-то похвалить, объявить благодарность, как Кузя тёрся о ноги объекта внимания и вилял хвостом, Но как только командир начинал кого-то распекать за нерадивость, пёс тут же начинал облаивать провинившегося с такой же степенью накала.
Швартовые команды заканчивают уборку концов на вьюшки. Всё на корабле закреплено по-походному. Прохождение узкостей, к которым относятся бухты, проливы и заливы, идёт по боевой тревоге. Все на максимуме внимания. И так – до Кильдина.
Но вот наконец и Баренцево море. Отбой боевой тревоги. На постах остаётся одна из трёх смен. Начинает спадать ажиотаж, который набирал обороты за несколько дней до выхода, и перешедший буквально в аврал последних суток и кошмар последних часов.
Именно в эти сутки мне «повезло» дежурить по кораблю! Десятки сложных и простых вопросов сыпались отовсюду: полным ходом шла погрузка имущества по линии всех боевых частей, служб и команд, прибывали и убывали командированные. Оба штаба: бригады и эскадры, расположившись в кают-компании, подливали масла в огонь бурной деловой суеты.
Не знаю, то ли мы так скроены, то ли бесы активизируются в критические времена, но ни разу мне не приходилось наблюдать, чтобы подготовка к какому-то событию заканчивалась за приличное время до оного, и чтобы перед самим событием все участники сидели бы и не знали: что же такого ещё сделать?
На очередной летучке в кают-компании, уже далеко за полночь, командир эскадры задавал вопрос: что у кого осталось незавершённым. Оказалось – много. И почти у всех! А ведь нам предстояло быть штабом бригады подводных лодок и вести их в Средиземное море! В ярости адмирал не пощадил даже командира и отругал его при офицерах. Командир, в свою очередь, бурно отрапортовал о том, что всё будет готово в срок. Кузя, находившийся на верхней палубе рядом с кают-компанией, понял, что у его кумира не лучшие времена и залился лаем поддержки. Хорошо, что адмирал не принял его на свой счёт!
На меня, как на дежурного, было взвалено немало дел. И вот командир эскадры поворачивается ко мне и обязывает проконтролировать ещё несколько операций в разных концах корабля, при этом поинтересовавшись: - Справишься, лейтенант? Ты и так еле дышишь: запыхался!
И тут я неожиданно ответил:
- Чем хуже, тем лучше!
Грохнул взрыв смеха. Мне удалось немного разрядить обстановку. Дальнейшие разборки были уже не такими накалёнными.
Море встретило нас лёгкой волной. Вахты потекли ровной чередой, сменяясь повседневными делами по суточному графику. Вахтенных офицеров, допущенных к самостоятельному управлению кораблём, было всего трое. Отстояв четырёхчасовую вахту, ещё четыре часа являешься подвахтенным, т.е. в случае чего менять вахтенного офицера должен не следующий, а предыдущий, как лучше знающий обстановку.
Впереди нас ждала линия, за которой поход кораблей Северного флота становится дальним. Проходит эта линия между городом Тронхейм (Норвегия) и мысом Брустер (Гренландия). Но стоило нам ещё только поравняться с берегами Норвегии, как в небе появился самолёт НАТО. Наши потенциальные неприятели старались контролировать количество подводных лодок, идущих с нами, и маршрут. По разным соображениям одна часть лодок шла в надводном положении, другая – в подводном. Эти пропорции менялись, и норвежские «Орионы» время от времени сбрасывали впереди нас буи с гидроакустикой, чтобы считать наши подводные силы. Тогда на носу корабля мы сооружали место для стрельбы лёжа, и двое матросов с автоматами расстреливали эти буи. Я и сам иногда принимал участие в таком интересном деле. Попасть в буй, прыгающий на волнах, с корабля на ходу и качке – это вам не по тарелкам в тире!
К «Орионам», пролетающим параллельным курсом, мы претензий не имели. Но вот когда появлялись истребители и заходили курсом на корабль, приходилось принимать превентивные меры. По международным законам вроде как запрещено самолётам изображать атаку на корабли, вроде даже можно открывать огонь на поражение. Но до этого не доходило. Мы понимали, что лётчики отрабатывают холостую атаку, и в свою очередь отрабатывали по самолётам их отражение, не досылая снаряды в стволы орудий. Но сильно зарвавшемуся пилоту, пролетающему над самыми мачтами и оглушающему нас рёвом турбин, показали своеобразную «кузькину мать»: командир, старпом и я, вахтенный офицер, взяли по ракетнице, зарядили их ракетами разного цвета и выстрелили по самолёту, соревнуясь – кто ближе попадёт. Всё-таки не зря я занимался рогаткой в начальных классах и скоростной стрельбой из пистолета в конце школы (современном пятиборье): интуитивно учтя поправки на ветер и скорости, мне удалось попасть в кабину пилота!
- Сбил! – мелькнуло в голове.
Но F-15 взвыл и взвился вверх. Больше он не появлялся.
Атлантика тянется долго. Лодки закрепляют всевозможные контрольные задачи во время перехода. Ведь в Средиземном море, сменив предшественников, времени на учёбу не будет!
Комбриг на ходовом мостике командует манёврами подводных лодок, как настоящий моряк! Он передаёт команды не только через радистов и акустиков, но и через сигнальщиков: прожектором, сигнальными флагами и даже флажным семафором!
Прямо в разгар очередных учений мои сигнальщики докладывают: справа по борту – два кита, идут на сближение. Гляжу – точно! Мать и дитя! Вынырнули в 100 метрах от носа корабля и идут в борт, не меняя курса. Но перед самым кораблём стали набирать глубину. Кто их знает, успеют они пройти под винтами?
- Стоп обе машины! – кричу в переговорную трубу машинного отделения.
- Есть обе машины стоп! – отвечают оттуда.
Ждём. Если киты не набрали глубину и винты пройдут по ним, то, не вращаясь, хотя бы не покалечат животных. Проходят секунды. Содрогания корпуса нет.
Наконец за кормой по левому борту выныривают оба кита! Проносится общий вздох облегчения.
- Обе машины вперёд полный! – кричу в машинное.
- Счастливого плавания! – говорю мысленно китам.
А впереди год Средиземки, и только потом – домой!
