На воле перелом наступил позже - с высылкой Солженицына. Это событие всколыхнуло всех и, как бывает в минуты настоящей беды, придало всем решимости. Вновь стала выходить "Хроника", но власти уже не рискнули действовать по системе заложников - обещанных арестов не последовало. Кончился шантаж, как только перестали ему поддаваться. Нам же предстояла еще долгая и тяжелая борьба, чтобы вернуть все отнятое за это время.
Конечно, от властей не ускользнуло мое участие в прорыве "пермской блокады", да и время им пришло выполнить свое обещание - напомнить мне тот лефортовский разговор о помиловании.
Начальник лагеря майор Пименов не скрывал от меня, что решение пришло сверху, помимо его воли. Он не любил КГБ: они делали его власть фикцией - и при каждом удобном случае норовил отплатить им мелкой пакостью. Он хотел быть настоящим "хозяином", единственным властелином в своем мирке и, выполняя распоряжение КГБ, всегда старался сделать так, чтобы глупость распоряжения стала еще очевиднее.
Приказано дать пятнадцать суток? Пожалуйста. И он посадил меня за то, что я якобы отлучился с рабочего места 3 февраля, хотя это было воскресенье и никто вообще не работал.
- Затем три месяца ПКТ, ну, а потом - сам знаешь, - сказал он на прощанье. Имелась в виду Владимирская тюрьма.
От работы я отказался сразу. Не хватало еще работать в карцере за кусок хлеба. Да и нормы заведомо невыполнимы: нарезать резьбу вручную на 120 огромных болтах в день, когда и на один болт силы не хватит.
ПРИКАЗ МВД СССР № 0225 от 25 апреля 1972 г.
Согласовано с Прокуратурой СССР и Советом Министров СССР
Осужденные, водворенные в ШИЗО без вывода на работу или с выводом на работу, но злостно отказывающиеся от работы или умышленно не выполняющие нормы выработки, довольствуются по норме 96, с выдачей горячей пищи через день. В день лишения горячей пищи им выдается 450 г хлеба, соль и кипяток.
ДНЕВНАЯ НОРМА ПИТАНИЯ 96
Хлеб ржаной 450 г
Картофель 250 г
Рыба 60 г
Овощи 200 г
Мука 10 г
Крупа (пшено, овес) 50 г
Жиры 6 г
Соль 20 г.
Так что работай или не работай, а если норму сделать не сможешь - все равно будут кормить через день.
Три месяца и пятнадцать дней кормили меня таким вот образом. Да еще регулярно переводили в карцер - за отказ от работы. Тут и здоровый-то околеет, у меня же как раз открылась язва. Словом, у них все было рассчитано. И если я действительно не сдох тогда, то исключительно из упрямства. Не мог же я доставить им такое удовольствие!
- Так, сегодня день лишения горячей пищи, - радостно сообщает вертухай и кладет на кормушку паечку. - Кипяток брать будешь?
А как же! На кипяток-то одна надежда. Это вместо бульона.
- Соль давай! 20 граммов положено.
И на что она нужна, эта соль, - есть-то ее все равно нельзя. Но стребовать надо - для порядку. Положено - отдай.
450 граммов хлеба - это много или мало? Хочешь - сразу съешь. Тогда много. Хочешь - раздели на три части: завтрак, обед, ужин. Но тогда мало. А хочешь - вообще не ешь, чтобы не дразнить себя понапрасну. Говорят, люди мучаются, не знают, как похудеть. Изобретают диету, бегают по десять километров в день. По крайней мере, этой проблемы у меня не было.
Через пару недель вставать уже надо осторожно - кружится голова. Через месяц начинает слезать кожа на руках и ногах. Через два месяца читать становится невозможно - ничего не понимаешь, хоть убейся.
Конечно, власти меня не забывали. Приезжали какие-то важные чиновники - посмотреть, пощупать.
- Почему не встаете, когда входит начальник?
- Силы экономлю.
За это - семь суток карцера. - Почему не хотите работать?
- На 450 граммах хлеба много не наработаешь.
- Подумаешь! В войну, в блокаду ленинградцы по двести граммов получали, и то работали!
Они сами сравнивали себя с фашистами, В апреле подтаяли сугробы, и вдруг открылось множество мышиных ходов - всю зиму они там под снегом вели светский образ жизни. Теперь им приходилось долго осматриваться, прежде чем проскочить из одной дырки в другую. Солнце пригревало уже так сильно, что можно было загорать у окошка. От вспаханной запретки поднимался пар. Травы в ту весну я уже не ждал.
- Сегодня день лишения горячей пищи, - говорил надзиратель по-весеннему бодро. - Возьмите хлеб.