авторов

1485
 

событий

204251
Регистрация Забыли пароль?
Мемуарист » Авторы » Leonid_Rabychev » Манеж 1962, до и после - 7

Манеж 1962, до и после - 7

29.11.1962
Москва, Московская, Россия

Еще отступление. Петр Адамович Валюс

Анна Вальцева написала роман о не признанном при жизни гениальном художнике. Видимо, имела она в виду своего мужа Петра Адамовича Валюса. С Петром Адамовичем я познакомился близко в “Красном стане”, сидели в столовой за соседними столиками.

На одном из занятий студии Анна Вальцева позировала нам, и Элий Михайлович произнес речь. Вот перед вами писатель, не рабочий человек, для которого главное руки, не бегун, для которого важны ноги, не просто женщина, для которой самое главное — губы, а человек мыслящий и пытающийся в простом увидеть сложное, увидеть! И вот, чтобы показать, как она по-разному смотрит на мир, я решил один глаз у нее сделать синим, а другой — желтым. Другие все делали по-другому, трансформировали и фантазировали. Элий же Михайлович имел в виду увести своих учеников от натуралистического копирования и, предлагая парадоксальные задачи, заставить думать. Ну и, конечно, экспрессионизм!

В Москве Петр Адамович пригласил меня в гости. Книжная графика у него была традиционная, а живопись дерзкая, авангардная, энергичная, полубеспредметная, очень цветная, в русле наших общих студийных задач.

Кажется, в 1986 году в Центральном Доме литераторов состоялась посмертная выставка его живописных работ, я ходил по выставке, как будто двадцать пять лет назад по той другой, на Большой Коммунистической.

Увидел Анну Вальцеву и сказал:

— Какую все-таки большую роль сыграл в нашей жизни Элий Михайлович!

— Что вы, — ответила она, — Белютин никакого влияния на Петра Адамовича оказать не мог. Петр Адамович всегда был таким.

А я удивился. Кажется, она отождествляла Петра Адамовича с созданным ею образом Великого непризнанного живописца, но стихийно вкладывала в уста своего героя содержание наших дискуссий у костра в “Красном стане”. Читайте роман! Атмосфера романа — это атмосфера студии 1960–1962 годов.

А может быть, это и не так. Может быть, Петр Адамович действительно на протяжении нескольких лет, экспериментируя и меняясь, излагал ей свои личные, выстраданные, органически сформулированные концепции.

Дело в том, что все мы тогда под прямым или косвенным влиянием своего педагога, да и идей, носящихся в воздухе наступившей “оттепели”, пытались сформулировать и осмыслить стремительно происходившие с нами перемены, понять, что с нами сделала жизнь и что мы сами неожиданно для самих себя делаем.

Кто-то, осуждая нас, говорил о влиянии немецкого экспрессионизма, кто-то о французах, а мы сами то о Джотто, то о Феофане Греке и новгородских иконах, то о Пикассо, то о наших двадцатых годах, о “Бубновом валете”, а то и о Фаворском. Великое искусство русских иконописцев неожиданно тогда стало близко и понятно не только нам, но и группе мыслящих живописцев, молодых членов Московского союза художников: Андронову, Егоршиной, Павлу Никонову, Васнецову, Иллариону Голицыну, Биргеру, Жилинскому, Вайсбергу и их друзьям и ученикам, и группе художников и поэтов, собравшихся вокруг мудрого и талантливого Евгения Кропивницкого в Лианозово, и моим близким и далеким друзьям тех лет Диме Краснопевцеву, Эрику Булатову, Валентину Полякову, Кате Поманской, Татьяне Александровне Покровской, Марлену Шпиндлеру, Михаилу Шварцману. Одним словом, как и любое новое время, это было время возникновения личностей, одной из которых и был Петр Адамович Валюс.

 

Не так все просто

Читатель мой! Два разноцветных глаза у писателя Анны Вальцевой, домик В.И. Ленина с разномасштабными окнами? Какие-то примитивные задачи. Ну конечно, конечно, я все и схематизировал, и упростил, но…

Десять лет назад я стоял перед портретом юноши работы Рембрандта ван Рейна и не мог понять, в чем дело. Какой-то внутренний свет надежды (не светотень я имею в виду), не надо было ему ни трансформировать форму, ни выдумывать несуществующие цвета, не в руках и не в глазах было дело, а в наисложнейшей нераскрытой тайне, и думал я в это мгновение не о пропорциях и колорите, а о жизни и смерти, о вечности и божественном промысле, смотрел на портрет юноши, а думал о вселенной, о своем личном необъяснимом счастье, сконцентрированном на одном метре квадратном холста.

То же о “Толедо” Эль Греко. Не об испанском городе шестнадцатого века думал я, а о крушении миропорядка, о космосе, о трагических и преступных войнах, и еще мерещился мне некий вселенский “ГУЛАГ”.

Так вот, как это ни удивительно, как ни странно, но почти во всех трансформированных пароходных живописных работах учеников Белютина — непонятно как — возникали в процессе совпадения состояния природы и личного волнения с рациональной игрой и космос, и тайна, такие примерно, как в “Горе Виктория” или в “Яблоках” Сезанна. Странная химия. Реализация недопонятых логических задач и восторга без границ.

Пятидесятилетняя художница Учпедгиза Вера Преображенская и Сезанн? Тамара Рубеновна Тер-Гевондян или Наташа Левянт?

Нет, не сравниваю, не о таланте и не о гениальности я говорю, а о чуде самораскрытия, о том, что пароходные работы этих обалденных учениц Белютина своей спонтанной правдой и наивной верой жизнеутверждения беспечно входили в искусство конца ХХ века.

Опубликовано 02.06.2022 в 15:25
anticopiright Свободное копирование
Любое использование материалов данного сайта приветствуется. Наши источники - общедоступные ресурсы, а также семейные архивы авторов. Мы считаем, что эти сведения должны быть свободными для чтения и распространения без ограничений. Это честная история от очевидцев, которую надо знать, сохранять и передавать следующим поколениям.
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: