Через две недели меня опять повезли на допрос. Григорьев сидел в своем кожаном кресле. Он выглядел спокойным.
- Садись, - сказал он. Я сел.
- Мы приняли во внимание, что ты отказался от всех своих показаний, касающихся твоей шпионской работы на Пэтча. Не считаешь ли ты, что мы сейчас поверим тебе?
- А почему бы и нет. Я сказал вам всю правду и отказался от своих заявлений. Они ведь были сделаны под давлением.
- Ты утверждаешь, что все заявления — выдумка? Сфабрикованная ложь?
-Да.
- И сейчас желаешь рассказать нам правду?
- Да.
- Каким образом? Путем отрицания всего, что ты сказал раньше?
- Да.
- Тогда почему ты нам лгал?
- Я боялся репрессий?
- Каких репрессий?
- Вы хорошо знакомы с методами репрессий, которые мне пришлось испытать на себе при допросах майора. Он угрожал отправить меня в психиатрическую больницу, если я откажусь сотрудничать со следствием. Сказал, что даже если у меня сейчас нормальная психика, то она со временем не будет таковой.
- Хорошо. Мы будем признавать, что ты отказался от своих показаний. Я запишу, твое заявление об отказе в протокол допросов, но мы не изменим ни слова и не станем менять того, что написано в твоих показаниях на листах допросов.
- Означают ли ваши слова, что меня обвиняют в том, что заставили признаться? Я ведь не нанес никакого ущерба и не сделал чего-либо против СССР?
- Это решит суд, - сказал подполковник.
Он вызвал по телефону двух конвоиров. Мы несколько церемониально слегка поклонились друг другу, и через двадцать минут я уже опять был в своей камере.
В противоположность моим ожиданиям прошло две недели до очередного допроса. Наконец последовал вызов.
- Садись, - сказал Григорьев улыбаясь.
Он выглядел несколько расслабленным и довольным собой. Вероятно, был в хорошем настроении. Но некоторый внутренний голос шептал мне, что в течение тех двух недель произошло нечто важное. Я думал, что же это могло быть, когда Григорьев внезапно спросил меня:
- Ты голоден?
- Да, - последовал мой ответ.
- Желаешь покушать?
- Ну, конечно.
Он позвонил по телефону, и через несколько минут вошел охранник с небольшим подносом в руках и раздвижным столиком. Я опять поглощал борщ полный мяса, манку, хлеб, масло, колбасу, и настоящий чай. Съел все, не оставив ни крошки.
Подполковник продолжал наблюдать за мной. После завершения еды начался очередной допрос. Григорьев был на дружеской ноге и в хорошем настроении.
- Мы отправили твое дело в Москву и ждем инструкций. Может случиться, что для тебя поступят хорошие новости. При положительном ответе мы дадим тебе знать. Москва может предложить интересные рекомендации.
Он внимательно смотрел за моей реакцией к его предложениям. Я же был в отчаянии. Итак, он желал получить мое согласие на то, чтобы я работал на них.
Внутренний голос продолжал меня предупреждать: «Будь осторожен, не окажись в ловушке. Ничего не предлагай и ничего не подписывай».
Ну, хорошо, сказал Григорьев. Как только получим ответ из Москвы, дадим тебе знать. Есть вероятность поработать по другую сторону забора.
Я молчал, не пропуская ни слова. Не желал разрушать иллюзии этих людей. Их намерения были мне предельно ясны. И меня недвусмысленно предупреждали о пути, который лежит предо мной. Мне следовало быть крайне осторожным.
- Сегодня у нас будет короткий допрос, - сказал подполковник. - Подпишешь ли ты материалы допроса, что имели место с восьми вечера до четырех часов утра? Чем больше у меня часов, проведенных на допросе, тем больше часов я могу провести дома. Ты ведь понимаешь, не так ли?
- Безусловно, - ответил я. - Только дайте мне прочитать написанное.
Прочитав текст допросов, я согласился с его формулировками и подписал его по-русски, нанеся своеобразную закорючку-царапину. Григорьев, судя по всему, был благодарен. Он вызвал двух конвоиров и после доставки в тюрьму на «черном вороне» вновь оказался в своей камере. Меня уже ожидал ужин. Как было приятно поесть дважды, чувствовать себя сытым и не ощущать постоянный голод. В ту ночь я спал королевским сном.
Свободное копирование
