Между тем настал декабрь месяц, и морозы усиливались. Мы очень страдали в окопах от холода: походных печек нам не присылали; валенок и полушубков на всю роту не хватало. Чтобы согреться, некоторые роты с темнотой, когда прекращался огонь, вылезали с оружием из своих окопов, обеспечив себя высланной вперед разведкой, и заходили греться в хаты впереди окопов, где разводили огонь в плите, ужинали – вернее, обедали – и согревались… Но как только наша разведка впереди сталкивалась с немецкой и начиналась перестрелка, такие роты спешно возвращались в свои холодные окопы.
Благодаря печальному случаю в 107-м полку, бдительность рот в передовых окопах усилилась! На проволочные заграждения стали вешать самодельные колокольчики, жестяные банки от консервов и т. п., чтобы они своим звуком, при прикосновении к проволоке, выдавали противника.
Наконец прислали нам долгожданные ручные гранаты, и наша разведка стала смелее ночью забираться в тыл немцев, где окопы не были непрерывными, атаковывать отдельные хаты с их караулами и резервами и даже приводить с собой пленных немцев.
Первым организатором этих смелых ночных набегов в нашей дивизии был 108-го Саратовского полка подполковник Алекс. Никифорович Писчиков, впоследствии убитый в бою, уже в 1915 году.
Кроме «участка смерти», полки по очереди высылали на сутки один батальон на правый фланг нашего 3-го корпуса для усиления участка, занятого 3-й кавалерийской дивизией. Это был самый спокойный участок, окопы противника были далеко, и в вырытых здесь окопах даже разрешалось разводить огонь.
Иногда высшее командование меняло позиции между целыми дивизиями (на дивизию здесь приходилось в то время по фронту верст восемь-десять), и иногда, осторожно вылезая ночью из надоевших нам окопов, мы маневрировали, проходя в тылу иногда верст тридцать, для перехода на участок другой дивизии. Я опять садился на своего любимого Януса, который удивительно раздобрел от спокойной жизни и оброс темной, красивой шерстью. Все немецкие селения и усадьбы, где мы проходили, были совершенно пусты, а некоторые местами сожжены и разрушены артиллерийским огнем, и производили на меня грустное впечатление. Еще печальнее становилось на душе при виде брошенной мирной, уютной обстановки в некоторых домах. Вот – гостиная с красивой мебелью, цветами и пианино… Вот – Библия на столе и тут же высокое кожаное кресло, на столе забытые очки… Вот – детские книжки, игрушки и две пустые кроватки… Мирная, тихая жизнь прервана… Какое зло – война!
Во время этих маленьких походов наша полковая семья опять собиралась вместе… После долгой разлуки в окопах мы, офицеры, на этом походе могли во время привалов обмениваться разговорами, впечатлениями, новостями и т. д. На момент даже казалось, что это не война, а обыкновенные зимние маневры… Но вот, гудит над нами немецкий аэроплан; вот около него появляются красивые ватные облачки разрывов снарядов нашей артиллерии… Аэроплан, удирая от них, успевает сбросить над нами две-три бомбы… Опять убитые! Кровь на снегу – крики и стоны раненых! Да, несомненно – это жестокая война, а не мирные маневры!
Свободное копирование
