Обзоры иностранной жизни давал Лянды, политический ссыльный, игравший очень большую роль в польской революционной организации "Пролетариат". Когда я приехал в Иркутск, Лянды занимал ответственную должность в иркутской конторе известной сибирской фирмы Громовых, и местное общество относилось к нему с большим уважением.
Лянды производил впечатление настоящего европейца, я бы сказал, джентльмена. Высокообразованный человек, он в то же время очаровывал людей своей мягкостью и глубокой человечностью. У себя дома он большей частью говорил по-польски, так как жена его была полькой и дети его получили польское воспитание. Внешне у него осталось очень мало еврейского; однако когда я с ним заговаривал о положении евреев в России, я чувствовал, что в нем бьется горячее еврейское сердце и что еврейское горе ему очень близко.
Лянды живо интересовался общественной и политической жизнью за границей, и его статьи в "Восточном обозрении" всегда были чрезвычайно содержательны и поучительны. Писал он их в очень спокойном тоне и корректной форме, а потому цензору было трудно к ним придраться, но в действительности они знакомили читателя с самыми передовыми общественными и политическими течениями в Европе и имели огромное воспитательное значение.
Иначе обстояло дело со статьями, которые писал для "Восточного обозрения" другой член редакционной коллегии, Зайчневский. Это был пламенный революционер, подобного которому я ни до него, ни после него не встречал. В 1895 году Зайчневский был уже пожилым человеком -- лет 55--60; его львиная голова, покрытая густой седой шевелюрой, и длинная седая борода напоминали голову Карла Маркса. Поражал также его гигантский рост. В общем, вся его фигура производила такое сильное впечатление, что, кто его видел хоть раз, запоминал его на всю жизнь.
Зайчневский в первый раз был сослан в Сибирь в шестидесятых годах в связи с покушением Каракозова на Александра II. В 1895 году он уже отбывал вторичную ссылку. В нем горел революционный пафос якобинца 1793 года. Революция была для него божеством, ради которого всякий должен быть готов приносить величайшие жертвы. Ради революции он жил, о ней и только о ней постоянно думал. Ей он был готов отдать все свои силы и весь жар своей души. Писал он блестяще, но в стиле, в котором писал Камиль Демулен или Дантон. Каждая его статья была воззванием.
Легко себе представить, как тяжела была задача Попова вводить эти призывы революционного агитатора в рамки русской цензуры. Помню, что самые крупные неприятности с цензурой Попов имел из-за "прокламаций" Зайчневского.
Манера писать Зайчневского была особенная. Он почти никогда ничего не писал о России, но он брал эпизоды из западно-европейской жизни -- трагические, героические, и обрабатывал их так, что каждый читатель невольно находил аналогию между этим эпизодом и каким-нибудь событием русской жизни, и в результате его статьи производили огромное впечатление.
Свободное копирование
