Снова мы в гостях у Цыденова. Он сидит в глубине юрты неподвижно. Только пальцы его шевелятся, перебирая четки. Он, по-видимому, погружен в какую-то глубокую думу, и я не решаюсь нарушить его сосредоточенное молчание.
Но вот его взгляд оживляется, он смотрит на меня пытливо и задает мне такой неожиданный вопрос:
-- Вы давно уже, наверное, не слышали музыки?
-- Да, очень давно, -- ответил я, немало удивленный.
Тогда святой лама с живостью встал, подошел к какому-то небольшому ящику и завел его.
Раздались мелодичные звуки, и я, к своему великому изумлению, услышал вальс из "Корневильских колоколов".
Трудно передать, какое впечатление производили звуки веселого опереточного вальса в полутемной юрте "святого".
Лама вернулся на свое место. На полу у дверей темнели силуэты Маланыча и хуварака. Все молчали, а звуки лились... Я задумался, и мои мысли меня занесли далеко.
-- Не о любви ли вы думаете? -- раздался вдруг голос ламы. Я вздрогнул от неожиданного и странного вопроса.
-- Нет, совсем о другом, -- ответил я с досадой.
-- А разве вы не скучаете по молоденьким девушкам?
Вопрос ламы меня сильно покоробил своей неделикатностью.
-- Нет, мне теперь некогда думать о таких вещах, -- ответил я весьма сухо.
-- А я думал, что вы по ним скучаете, -- не унимался лама, -- "ноены" (русские чиновники) их очень любят.
-- Я не "ноен", -- заметил я, -- да и не все "ноены" так сильно тоскуют по девушкам, как вы думаете.
-- Отчего же не тосковать? Ведь вы не "тойн" (монах). Вы молоды, вам бы и наслаждаться жизнью.
-- Я хоть и не "тойн", но меня могут занимать совсем другие мысли. Кроме того, у нас серьезные люди думают, что не следует давать волю всякому желанию.
-- Удивительные вещи вы мне рассказываете! -- заметил серьезно лама. -- А много у вас таких людей?
-- Пока еще немного, но число их постепенно увеличивается.
Лама умолк и снова весь ушел в себя.
Мне было не по себе. Очень уж грубо лама подошел к интересовавшему его вопросу. Я знал, что у бурят понятия о брачных и внебрачных отношениях между мужчиной и женщиной совершенно иные, чем у цивилизованных народов, -- все же настроение мое было испорчено и, побыв у ламы для приличия еще короткое время, я с ним простился и ушел к себе.
На следующий день Цыденов пригласил нас к себе утром. Мы пришли в назначенное время, но сразу заметили по лицу ламы, что он имеет намерение поговорить со мною о многих вещах. Он был очень оживлен, глаза его горели. В юрте, кроме нас, никого не было. Обменявшись со мною обычными приветствиями, он сразу приступил к беседе на тему, которая им, по-видимому, была заранее обдумана.
-- Я знаю, -- начал он, -- что ваши ученые давно уже убеждены в том, что земля имеет шарообразную форму, но это большая ошибка.
-- Как ошибка! -- воскликнул я невольно. -- А знаете ли вы, почему наши ученые так думают?
-- Нет, -- признался Цыденов откровенно. Тогда я в возможно доступной форме объяснил ему сущность открытий Коперника, Кеплера, Ньютона.
-- Да это все выдумки! -- с горячностью сказал он.
-- Нет, не выдумки, а гениальные открытия, давшие впоследствии ученым возможность с точностью высчитать пути вращения Земли, Луны и других небесных тел, определить скорость их движения, их объем, состав и т. д.
-- Как можно было узнать объем и состав Луны, когда она так далеко от нас? Вы видите, как вы наивны и легковерны! Ведь это все бредни. Так же грубо вы ошибаетесь, утверждая, что Земля имеет форму шара. Вас ослепляет компас. Он всегда показывает север потому, что там находится гигантский камень -- магнит. Вы блуждаете по плоской поверхности и, руководствуясь компасом, описываете по ней круги; поэтому вам кажется, что Земля похожа на шар -- у вас головокружение.
Напрасно я доказывал Цыденову, что мы отнюдь не рабы компаса и что мы пользуемся им лишь как инструментом, дающим нам возможность в каждый данный момент определить, в каком месте земного шара мы находимся. Лама упорно стоял на своем.
-- Теперь я еще лучше понимаю, -- сказал я ему, -- почему в старину так трудно было убедить людей, что Земля кругла, и почему ученых, доказывавших, что Земля вертится вокруг Солнца, сжигали на кострах.
-- Да этих сумасшедших и следовало сжигать! -- запальчиво воскликнул Цыденов.
Я был поражен этим восклицанием и сказал ламе с укоризной:
-- Как вы, последователь всемилостивого и всепрощающего Будды, можете относиться так нетерпимо к чужому мнению?
Но я был совершенно обезоружен, когда лама в ответ на мой вопрос рассмеялся хорошим, добродушным смехом.
-- Какую же форму имеет Земля по вашему мнению? -- спросил я ламу.
-- Она плоская, немного выпуклая "пупком".
-- И держится на трех китах?
-- Нет, это басни! Она висит в пространстве.
-- Что же ее держит в этом пространстве?
-- Сквозь Землю проходит нечто вроде трубы, и в этой трубе дуют постоянно вихри; вот эти вихри и тяга в трубе и держат Землю в воздушном пространстве.
-- И вы думаете, что это убедительное объяснение? -- спросил я.
Лама снова рассмеялся и заметил, что его объяснение не хуже и не лучше, чем изложенная мною теория.
Так он и остался при своем мнении. Но его любознательность не была утолена.
-- Оставим в покое вопрос о форме Земли, -- сказал он. -- А вот меня интересует еще следующее. По нашему учению, мир состоит из пяти элементов -- воды, земли, огня, дерева и железа. Ваша наука, я слышал, не признает этого деления. Почему?
-- А потому, что наша наука давно уже умеет разлагать эти элементы на составные части. Она доказала, что в мире существует много десятков элементов, и то еще не все элементы открыты. Воду, например, наша наука химия разложила на два элемента -- кислород и водород, из которых каждый представляет собою невидимый и не имеющий запаха газ.
-- Как же они узнали об их существовании, если их не видно, у них нет запаха?
Я уклонился было от ответа, ссылаясь на то, что мое объяснение ему покажется совсем не убедительным, но лама так настойчиво просил, чтобы я ему все растолковал, что мне пришлось пуститься в очень подробные объяснения, как химия устанавливает свойства элементов, как она разлагает сложные тела на их составные части и т. д.
Лама отказывался верить моим словам, находил мои объяснения фантастическими и все же просил дальнейших разъяснений. Он страстно со мною спорил, моментами в очень резкой форме, возражая мне доводами, заимствованными из тибетской "науки". И всего характернее было то, что свои аргументы он приводил с удивительной убедительностью, как бы нелепы они мне ни казались. Напротив, самые неопровержимые, на мой взгляд, мои доказательства не только его не убеждали, но порой вызывали у него смех.
По-видимому, и лама чувствовал, что когда мы беседуем о научных вопросах, мы говорим на разных языках, потому что в самый разгар нашего разговора он вдруг заявил:
-- Знаете что, прекратим научные споры. Скажите мне лучше, какова ваша вера.
Вопрос о религии вводил его в область, где он чувствовал себя лучше всего. Религия была для него тем миром, которым он жил и дышал. Ей отдавал он весь жар своей души, весь пафос своей кипучей натуры.
Но мне он задал очень трудную задачу -- в доступной форме изложить ему мое выношенное долгими годами кредо. Как я понял, ламу интересовало не то, к какой религии я принадлежу официально, а то, во что верую и как верую. Уклониться от ответа было психологически невозможно, но откровенно рассказать малознакомому человеку, в чем моя вера, было очень трудно. Подумав, я сказал ламе следующее:
-- Моя вера весьма древнего происхождения, и ее основная заповедь: возлюби ближнего, как самого себя. Она предписывает людям относиться друг к другу по-братски, жить в мире и согласии на началах справедливости.
-- И много у вас таких верующих? -- спросил лама.
-- Формально эту веру исповедывают сотни миллионов людей, но следуют этому учению в жизни весьма немногие. А вера без дел мертва.
-- Кто же эти люди, на деле выполняющие предписания вашей веры? Наверное, все люди науки?
-- О, далеко не все ученые следуют этому высокому учению. Но есть много простых людей, живущих хорошей, чистой жизнью.
Лама меня слушал, широко открыв глаза. Мои слова были для него большой неожиданностью. И он по своей привычке погрузился в глубокую думу.
Чувствуя, что наша беседа больше не возобновится, я тихо поднялся и стал прощаться с ламой. Тот, точно очнувшись от глубокого сна, очень сердечно пожал мне руку. Так мы расстались, не условившись даже о новой встрече.
Свободное копирование
