XX
Порядок жизни шел между тем неизменно в нашем коридоре, и в моем номере нарушение его заключалось только в том, что в окно вставили двойные рамы. Когда в моем номере возился стекольщик с мальчиком, на меня напала особенная злость. Как будто я должен был остаться тут на зиму! Потом раза два случалась необычная возня по коридору, с криком и растворянием железных створов.
-- Что это там было такое? -- спрашивал я Самохвалова.
-- Кровать вносили.
-- Какую? Зачем?
-- Да вот тут в номер. Там одна кровать, так теперь другого туда еще сажают. Другую и койку надо.
-- Разве уж места нет?
-- Должно быть, что нет, ваше высокородие. А впрочем, не знаю.
Раза два-три Самохвалов объявлял мне о том, что ждут Шувалова, что он собирается обойти все номера по случаю скорого возврата князя (Долгорукова). Самохвалов с особенною тщательностью тер полы мокрой шваброй и потом душил меня дымом каких-то благовонных порошков, которыми окуривал коридор и номера. Но Шувалов так и не был. Он вскоре после моего показания (то есть после студенческой истории) совершенно перестал ездить в Третье отделение, где бывал до того ежедневно. Эти сведения сообщал мне Самохвалов, да я и сам мог знать, когда Шувалов тут, когда нет, по его экипажу во дворе. До меня стали доходить слухи, что он болен, что собирается вскоре за границу; Самохвалов говорил, что вместо его назначен Анненков, брат апокалиптического критика; но это не подтвердилось.
