9 февраля за полчаса до открытия Думы приехал Штюрмер и предупредил, что государь прямо из Ставки будет в Думе. Немедленно был созван совет старейшин, которым я сообщил это радостное известие. Все депутаты, без различия партий, были приятно поражены и хотели видеть в этом хорошее предзнаменование для будущего. Решено было как можно торжественнее обставить этот важный по своему значению для Думы день: о предстоящем посещении было сообщено послам союзных держав, и они были приглашены на торжественное молебствие. В городе эта весть быстро разнеслась, из уст в уста передавали с радостными лицами: «Царь в Думе… Слава богу, теперь все изменится к лучшему». Приставская часть осаждалась требованиями билетов, и публики на хорах набралось столько, рак никогда.
Интересно, что накануне вечером священник Немерцалов от имени митрополита приходил ко мне в кабинет и передавал о желании владыки служить молебен на открытии Думы. Ему ответили, что при думской церкви имеется уважаемое всеми духовенство и что нет оснований изменять заведенный порядок.
Депутаты были все в сборе. В Екатерининском зале собрались представители союзных держав, члены Г. Совета и сенаторы. Председатель со своими товарищами и с советом старейшин встретили государя на крыльце. Государь подъехал на автомобиле с в. к. Михаилом Александровичем и графом Фредериксом. Поздоровавшись, государь прошел в Екатерининский зал под неумолкаемые крики «ура» и приложился ко кресту. Государь был очень бледен и от волнения у него дрожали руки. Начался молебен; хор пел великолепно, все было торжественно и проникновенно. «Спаси, господи, люди твоя» пели члены Думы, даже публика на хорах. Вся эта обстановка, по-видимому, успокоительно подействовала на государя, и его волнение сменилось довольным выражением лица. Во время провозглашения «Вечной памяти всем, на поле брани живот свой положившим», — государь встал на колени, а за ним опустилась и вся Дума.
По окончании молебна государь подошел ко мне со словами:
— Михаил Владимирович, я хотел бы сказать несколько слов членам Думы. Как вы думаете, это лучше здесь, или вы предполагаете в другом месте?
— Я думаю, ваше величество, лучше здесь.
— Тогда прикажите убрать аналой.
Поговорив несколько минут с подошедшими иностранными послами, государь обратился к депутатам, которые окружили его тесным кольцом. Речь, сказанная спокойно, внятно и громко, произвела хорошее впечатление, и громовое «ура» было ответом на царские милостивые слова.[1]
Присутствующие пропели гимн, и после короткого приветствия председателя Думы государь прошел через боковые двери в зал заседаний, а в это время через средние двери уже успели наполнить зал и депутаты, и государя снова встретило непрерывное «ура». Государь с интересом все рассматривал, спрашивал, где сидят какие партии, в полуциркульном зале он расписался в золотой книге и стал проходить далее.
Воспользовавшись тем, что я в это время остался с ним вдали от всех, я обратил его внимание на воодушевление и подъем, царившие среди членов Г. Думы.
— Воспользуйтесь, ваше величество, этим светлым моментом и объявите здесь же, что даруете ответственное министерство. Вы не можете себе представить величие этого акта, который благотворно отразится на успокоении страны и на благополучии исхода войны. Вы впишете славную страницу в историю вашего царствования..
Государь помолчал, а затем сказал:
— Об этом я подумаю.
Мы проходили дальше мимо дверей министерского павильона:
— А там что? — спросил государь.
— Комнаты министров, ваше величество, от которых вы должны быть как можно дальше.
Государь в павильон не зашел.
Приветливо поговорив с чинами канцелярии, окруженный толпой депутатов, он направился к выходу. Перед отъездом государь несколько раз благодарил депутатов за прием и, обратившись ко мне, сказал:
— Мне было очень приятно. Этот день я никогда не забуду.
Все высыпали на подъезд, и царский автомобиль отъехал при громовом «ура», подхваченном улицей, где собравшаяся толпа радостно приветствовала царя.
Великий князь Михаил Александрович оставался до конца заседания. Вечером того же дня государь посетил Гос. Совет, где все прошло холодно, без торжественности и подъема. Контраст с приемом Думы всех поразил, и об этом потом много говорили в обществе.
