На советской службе - 33

Регистрация документов, изъятых из сейфов

Кроме Монетного Двора, я осмотрел в Петербурге Пробирную Палату, местное Управление Сберегательных Касс, Государственную Типографию для изготовления государственных бумаг и денежных знаков (т. н. Гознак), а также особый отдел для регистрации и исследования документов, изъятых из сейфов.

Приведу здесь лишь несколько данных об этом особом отделе. Сейфы банков в Москве и Петербурге были закрыты 14 декабря 1917 года, при чем, согласно соответственному декрету, все предметы из платины и золота, весь драгоценный металл в слитках, все драгоценные камни или жемчуг, вся иностранная валюта и т. д., найденная в сейфах, конфисковались в пользу государства.

Владельцы сейфов должны были явиться в определенные, опубликованные в газетах, дни в соответственные банки со своими ключами и открывать сейфы для осмотра содержимого таковых. Найденные в сейфах ценные объекты немедленно вынимались и конфисковывались, между тем как остальные вещи (акции, документы, письма и т. д.) оставались в данных сейфах. Русские денежные знаки (царские деньги, «думские» и «керенки») также вынимались из сейфов, но не выдавались владельцам сейфов на руки, а лишь записывались в кредит его счета в банке.

Только частные бумаги, письма и такие документы, которые не имели никакой имущественной ценности, должны были быть выдаваемы владельцам. Большинство владельцев сейфов, находившиеся к означенному времени в Москве или Петербурге, действительно явились в банки, сейфы были вскрыты в их присутствии, ценные предметы удалены, но частные бумаги не были выданы владельцам немедленно после вскрытия сейфов, так как при чрезмерности работы подробный осмотр таковых был в то время невозможен. Много владельцев сейфов спаслось бегством; многие пали во время войны, многие были арестованы, короче говоря, имелось большое количество сейфов, оставшихся не вскрытыми вследствие непоявления их владельцев. После некоторого срока и эти сейфы были насильственно вскрыты.

Частные бумаги и документы, найденные в петербургских сейфах, подвергались осмотру и обследованию Особого Отдела с начала 1923 года. При конфискации сейфов было упущено вынимать частные документы одновременно с ценными предметами и соответственно их регистрировать.

Бумаги эти только по истечении долгого времени были вынуты из сейфов в отсутствие владельцев и без всякого разбора упакованы все вместе в большие ящики. При этом насильственно вскрывались не только те сейфы, владельцы которых не явились на первоначальный вызов, но и те сейфы, кои раз уже были вскрыты и из коих ценные предметы уже были вынуты. Так как среди вынутых бумаг находились не только аннулированные русские акции, потерявшие всякую ценность, но и иностранные акции и государственные займы, полностью сохранившие ценность, то в начале 1923 года решено было приступить к подробному осмотру и обследованию таковых.

Все бумаги должны были быть разделены на три группы: во-первых, документы имущественного характера, например, купчие на дома или другие недвижимости, закладные, акции, государственные займы и т. д.; во-вторых, документы академического характера, научные, литературные или музыкальные манускрипты, автографы и т. д. и в третьих — бумаги чисто личного характера, письма, акты, заметки, фотографии, дипломы, удостоверения, свидетельства, метрические свидетельства, брачные свидетельства, свидетельства о смерти и т. д. Эти документы чисто личного характера должны были быть выдаваемы владельцам, поскольку еще таковые находились в советской России, совершенно свободно, между тем как имущественные документы должны были остаться в пользу государства.

Что касается манускриптов, то должно было иметь место особое обследование. Если рукописи представляли собой музейную или другую значительную ценность, то они оставлялись в пользу государства, в противном-же случае они могли быть выданы владельцам.

9-го июня 1923 года я ознакомился с работою этого Особого Отдела в Петербурге. Она производилась несколькими служащими, стоявшими перед довольно затруднительной задачей. С одной стороны, служащие должны были регистрировать документы по их владельцам, а с другой стороны, они должны были одновременно вносить их в одну из трех вышеназванных групп.

Помимо того, что из многих документов абсолютно нельзя было усмотреть, кому они принадлежат или откуда они происходят (эти документы, конечно, поневоле опять должны были возвратиться в те же самые болыше ящики), очень многие документы были составлены не только на русском, но и на иностранных языках. Так, например, один из служащих, очень добросовестный человек, желавший выполнить свой долг наилучшим образом, показал мне итальянский документ и итальянскую переписку, из которой было видно, что владелец этого сейфа вызвал итальянского офицера, по мотивам ревности, на дуэль. Он спросил меня, в какую группу он должен внести этот документ. Я ответил ему:

— Конечно, в третью группу, в группу частных бумаг. Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Да видите ли, мы понимаем, пожалуй еще, по-английски, по французски, по немецки и по польски, но что касается итальянского языка, греческого, армянского, еврейского и массы других языков, на коих иногда оказываются составленными бумаги, согласитесь, что мы не можем их регистровать нашими средствами. Мы такие документы просто должны откладывать пока в сторону.

Все же Особый Отдел сделал довольно много: бумаги владельцев сейфов некоторых петербургских банков были уже классифицированы по своим владельцам, между тем как большинство документов, правда, еще лежало неразобранными в ящиках и корзинах. Это во всяком случае было сизифовым трудом на многие годы.