И вдруг одним разом все изменилось. Весной 1941 года волжская рыба уперлась в переборскую и шекснинскую плотины, на ее пути намертво встала непреодолимая преграда. Той весной в районе Рыбинска и села Песочное рыбы в Волге скопилось столько, что ее ловили кто сколько мог и кто чем мог. Всю войну и несколько лет кряду после нее верхневолжская рыба в районе Рыбинска скапливалась по весне в огромных количествах. Тщетно пытаясь отвоевать у человека варварски захваченные владения, она настойчиво стремилась пройти на икромет в Молого-Шекснинскую пойму.
О количестве рыбы в любом естественном водоеме можно судить по наличию в нем хищных пород рыб. Если, например, много щук, значит, много и других пород. Почему? Известно, что в животном мире существует закономерность природного равновесия между хищниками и мирными жителями. Так устроено всюду: на земле, в воздухе и воде. Хищники — это своего рода стражи здоровья природных обитателей и ее самой, это помощники природы и ее санитары. Любой земной или подводный хищник питается преимущественно слабыми животными, лишенными активной способности к самозащите.
То же происходит и среди рыб. Щука, питающаяся в основном мелкой рыбешкой, скорее набросится на ослабевшую плотвицу, чем на здорового и юркого ельца, который сможет легко увильнуть от броска щуки. Поэтому наличие щук в реках и озерах говорит лишь о том, что в них много и всякой другой рыбы. Этот вывод подтверждается большим количеством как хищных, так и мирных пород рыб в водоемах Молого-Шекснинского междуречья.
Щуки, как местной, так и приходящей на икромет из волжского бассейна, в водоемах поймы было очень много. О количестве щук, выметывавших икру в пойме, можно было судить по следующим фактам. Ежегодно в конце августа и в начале сентября деревенские подростки сговаривались промеж собой: пойдем мулить селетков. Селеток — местное название щуренка, молодой щучки, родившейся весной текущего года. Это пойменское словцо звучало почти одинаково с научно-литературным названием молоди рыб — сеголеток, что значит рыбка, рожденная нынче, сего лета. Так вот этих самых селетков во всех пойменных водоемах было в теплое лето — как комаров в ольшанике. В любой луже, не успевшей к осени полностью высохнуть, селетков и всякой другой рыбьей молоди была тьма.
Мальчишкам же доставляло удовольствие не ловить, а мулить селетков. Через плечо поверх рубашек они вешали торбы-мешки из грубого домашнего полотна — холщевины, — брали на всю ребячью артель одни сеноуборочные деревянные грабли и шли за деревню, в поле, к какой-нибудь луже-болотцу. И таких луж у нас были тысячи. Подойдя к месту, мальчишки снимали рубахи, штаны, оставаясь нагишом, и принимались за дело: взмуливали воду в луже — кто граблями, перевернув их зубьями кверху, кто ногами, кто палками. Мальчишечьи ноги утопали в теплом иле как в пуховой подушке. Болотце взмуливалось, отчего для его обитателей наступало кислородное голодание. Вскоре вся живность выходила на поверхность воды, чтобы глотнуть свежего воздуху.
Нас интересовали только селетки. Мордами кверху селетки-щучки выплывали вместе с разными насекомыми и мелкими рыбками. Тут мы их и брали — кто мамкиным решетом, кто наспех сделанным из мешковины неуклюжим подсачком, а кто и прямо руками, в пригоршни. Плавающие по поверхности воды селетки уже не сопротивлялись. Каждый клал их в свой мешок-торбу. Взяв улов в одном болотце, мальчишки с веселыми разговорами и смехом переходили к другому, где проделывали то же самое. Опустошив таким образом три-четыре болотца, довольная ватага возвращалась домой с богатым уловом.
У многих жителей поймы, кроме дощаных лодок, на которых они ходили в основном по Мологе и Шексне, были суденышки-долбленки — их использовали для езды по озерам и болотам. Те долбленки по-местному назывались осиновками, потому что делались из обрезка толстой сырой осины длиной в десять—двенадцать аршин. Управлялась осиновка кормовым веслом. Прелесть было ездить на ней. Да и было зачем — рыбы всюду множество, особенно золотистых карасей.
Большое карасевое оживление наблюдалось в озерах поймы в конце июня — первой половине июля: в это время карась нерестится. Тогда вся природа благоухала. В чистой воде, изрядно прогретой солнцем, плавало несметное множество насекомых. Бывало, едешь в начале июля по озеру на осиновке-долбленке, глянешь в воду — на шесть-семь аршин всю живность разглядишь. Между стеблей осоки и водяного лопушника медленно карабкаются в воде болотные тараканы разной величины; как змеи извиваются смолисто-черные пиявки в полтора-два вершка длиной; в средних слоях воды, то и дело подскакивая, снуют в разные стороны, толкая друг руга, армады клопиков и букашек; на дне корневища травы-подводницы, как паутинные тенета, опутывают багряные стебли хвоща… По тихой глади озерной воды яко посуху бегают длинноногие пауки. А по берегам озер и болотин вперемежку с изумрудно-зеленой травой тянется окаймляющим венцом кудлатый кустарник.
Свободное копирование
