XI
В гостях у Л. А. Рославлевой. — Экзамены в училище. — Балетные «партии». — А. П. Павлова. — Страстная неделя и Пасха в Императорском театральном училище. — Закрытие сезона. Памятный ужин. — Лагерные будни и праздники. — Спектакли Красносельского театра. — Разборка вакансий. — Производство в офицеры
Гауптвахта СПБ. Коменд<антского>управл<ения>. 23 апр<еля > 1907 года.
По окончании спектакля мы отправились на артистический подъезд по петербургской привычке, но, судя по пустоте, решили, что здесь ожидание артистов мало развито среди поклонников. Рославлева — чудная балерина с редкой техникой, грацией и мимикой, у нее в Москве много поклонников, а на подъезде, кроме нас четырех, почти никого не было. Когда она вышла, то, вероятно, была удивлена присутствием этой незнакомой молодежи и на наши аплодисменты и поощрения словами «браво, браво!» очень мило благодарила и с каждым из нас поздоровалась. Когда я, набравшись храбрости, попросил у нее на память карточку, объяснив, что я петербуржец, приехавший всего на 2 дня, и большой любитель балета, а с сегодняшнего дня и ее поклонник, она с удовольствием обещала дать карточку и просила приехать к ней к 6 часам.
В 6 часов я и Выходцев, с трудом путаясь по улицам малознакомого города (попав на извозчика-новичка), наконец, разыскали Садовую-Куртинную[1], но найти дом Чижикова было задачей еще более сложной, и когда, наконец, остановив какого-то студента, с отчаяньем умоляли его указать, где дом Чижикова, он спросил, кого нам нужно, и, узнав, что артистку Рославлеву, заявил, что это «против Полтавских бань». Оказалось, что эти магические слова значили гораздо больше, чем полный адрес, заученный нами наизусть из книги «Вся Москва»[2].
«Дом Чижикова, что против Полтавских бань», нам уже любой встречный с удовольствием указывал. Оказалось, что мы уже много раз в поисках мимо него проезжали, но не заходили, ибо почему-то вообразили, что это какое-то казенное здание.
На звонок нам отперла дверь сама Любовь Андреевна и, как настоящая радушная московская хозяйка, повела нас в столовую и начала пичкать всякими яствами, пока не заставила перепробовать все и съесть за чаем по громадной порции чудного варенья ее собственного изделия. За столом сидела Л. Кякшт и как попугай неумолчно болтала о каких-то своих приключениях и об своем ухаживателе и поклоннике молодом И. В. Морозове, известном московском богаче, и показывала золотые часики, усыпанные камнями, которые он ей подарил в бенефис кордебалета.
Рославлева была прямо поражена нашим знанием техники хореографического искусства и, проэкзаменовав нас и убедившись, что мы прекрасно знали, что такое двойной тур, fouettés, rond de jambes, jetté en tournant, plié pirouette, en dehors et en dedans[3], от души хохотала и жаловалась, что в Москве нет таких преданных искусству любителей и ценителей и что нет должного подъема нервов на сцене, когда танцуешь перед индифферентно относящейся публикой, которая не может ценить этих fouettée, когда не понимает той массы труда, который требуется от танцовщицы для выполнения этой адской трудности легко и грациозно.
Так как карточек у нее дома не было, то она предложила ехать вместе в театр и там взять. Мы оделись и вышли. Каждому хотелось ехать с ней, и потому, не долго думая, вынули платок и стали тянуть на узелки. Борис вытащил пустой конец и поехал solo, а я с Рославлевой. Приехав в театр, она взяла по нашему выбору карточки и подписала их. Мы распрощались до скорого свидания в Петербурге, куда она собиралась на гастроли, и поехали на вокзал.
На обратном пути в Петербург я до Твери, стоя на открытой площадке, объяснялся с Виноградовым и, разругавшись с ним, пошел в купе и, улегшись наверху, спал до самого Петербурга.
Свободное копирование
