Одно из самых ярких моих детских воспоминаний относится к лету 1944 года. Правительство объявило, что в определенный день немецких военнопленных проведут по улицам города.
Мы вышли на улицу вместе с матерью. Это было незабываемое зрелище. Бесконечная колонна немецких солдат двигалась по проезжей части улицы; большинство было одето в поношенную военную форму; сопровождал колонну немногочисленный конвой с автоматами. Толпа молча взирала на них, никто не злобствовал, никто ничего не бросал в пленных, потому что люди не знали, как реагировать. Позже мне пришло в голову, что они вдруг осознали, что эти самые немцы — человеческие существа, попавшие в тяжелое положение: их схватили и ведут под конвоем, вернее, гонят как скот. У многих были приятные, но смертельно усталые лица. Разумеется, они понимали, что шествие это затеяно, чтобы унизить их и возбудить ненависть к нацистам, но зрители оставались равнодушными. Тем не менее, акция имела пропагандистский успех: кинохроника была показана во многих странах мира, раз и навсегда продемонстрировав, что Москва никогда не покорилась бы гитлеровским захватчикам.
Мы с Василько прекрасно ладили, но брат был старше на пять лет, и потому особой близости между нами не возникало. Но все же мы много времени проводили вместе, а самым любимым местом наших игр стали развалины храма Александра Невского на Миусской площади неподалеку от нашего дома. Власти пытались взорвать храм, но конструкция оказалась такой прочной, что ее не удалось разрушить до основания. И руины с осыпающимися кирпичными арками, загадочные и привлекательные для мальчишек, неизменно влекли нас к себе.
А еще нам нравилось ходить в Парк имени Горького, где на набережной были выставлены немецкие танки, пулеметы, самолеты, машины, мотоциклы и другое трофейное вооружение.
Однако самым любимым местом Василько был гараж во дворе за нашим домом. Была там авторемонтная мастерская и несколько стоянок для машин офицеров КГБ, живших в соседнем квартале; рядами стояли немецкие мотоциклы, и тут и там валялись всевозможные запчасти: колеса, коробки передач. А еще была целая гора покрышек, по которой мы обожали карабкаться. Здесь же находилась база немногочисленных профессиональных мотогонщиков, в том числе и легендарного Короля, тогдашнего чемпиона Советского Союза, который жил на первом этаже нашего дома. В свои двенадцать лет мой брат увлекался мопедами и питал страсть ко всевозможным механизмам и технике — машинам, пишущим машинкам, радиоприемникам. У него от природы были золотые руки, и на заднем дворе он находил немало способов совершенствовать свои способности.
Оглядываясь назад, я понимаю, что мы тогда жили, так сказать, на строгой диете: сахар, к примеру, считался редким лакомством. Но я не помню, чтобы голодал, и полагаю, наша семья была многим обязана моей бабушке. Решительная женщина, наделенная здравым смыслом крестьянки, она не хотела быть иждивенкой ни в среднем, ни в преклонном возрасте и переезжала от одной дочери к другой, оказывая помощь той ветви семьи, которая наиболее в ней нуждалась.
Будучи полуграмотной, она писала письма, не делая пробелов между словами, — к счастью, ее дети умели их расшифровывать. Она была убежденной христианкой, могла часами говорить о Евангелии и о жизни Иисуса и потихоньку старалась приобщить к христианской вере своих внучат. По слухам, она тайком окрестила моего брата, а когда направлялась в церковь со мной на руках, ее случайно перехватил мой отец. Он пережил настоящий шок, отчасти потому, что стал теперь атеистом, но главным образом потому, что это было чревато серьезными последствиями. Тайное обращение к религии считалось серьезным проступком. Застигнув бабушку, так сказать, на месте преступления, отец обрисовал ей ситуацию, не жалея черных красок, и она испугалась. В результате меня так и не окрестили. Тем не менее бабушка упорствовала в вере: когда я стал старше, она рассказывала мне о религиозных обрядах, восхваляла красоту русской православной службы, формируя у меня стойкий интерес к религии. Бабушка восхищалась жизнью Христа и знала ее во всех подробностях. Она даже по-особому тепло относилась к ослам, потому что Иисус въехал в Иерусалим «На осляти».
Не последним среди достоинств бабушки Лукерьи был ее кулинарный талант. Никто не пек таких вкусных больших открытых пирогов с мясом и пирожков с рыбой, капустой и яйцами. И пельмени с самой разнообразной начинкой она делала замечательно. Наш отец — выходец с Урала, поэтому сибирские пельмени были у нас в большой чести. Бабушка знала все секреты их приготовления. По случаю прихода гостей она варила пельмени по крайней мере сразу трех кастрюлях. Когда первая партия была готова, каждый получал не меньше дюжины, и мы ели их с солью, перцем, горчицей и уксусом. Пока доедали первую порцию, поспевала следующая. Мы с братом отличались завидным аппетитом и съедали невероятное количество пельменей.
— Братик, — шептал я Василько, — я съел сорок
— Это что, — отвечал он, — вот я съел пятьдесят пять! Еще одна картинка из запасников памяти относится к концу войны. Однажды я сидел на заднем дворе нашего дома, и вдруг прибежал мой дворовый приятель с криком:
— Слышал новость?
— Нет, какую?
— У тебя теперь есть сестренка!
Марина родилась 31 марта 1945 года. А пять недель спустя, 9 мая 1945 года, мы праздновали День Победы, днем позже Западной Европы — Сталин потребовал, чтобы акция капитуляции немцев была по примеру союзников проведена и в Москве.
Веселое оживление вносил в нашу жизнь двоюродный брат Игорь Яшкин, сын тети Евгении. Штурман авиации, которому довелось летать на самых первых реактивных самолетах, он служил в эскадрилье Василия Сталина; дважды в год, 1 мая и 7 ноября, эта знаменитая эскадрилья принимала участие в параде на Красной площади. После этого участники парада — члены эскадрильи получали отпуск и сорили деньгами, предаваясь пьянству, и дебоширили. Игорь частенько наведывался к нам. Жизнелюб и весельчак, замечательный рассказчик и любитель праздничных застолий. Увы, пристрастие Игоря к выпивке к добру не привело, и он завершил свою карьеру в авиации жалким диспетчером.
Детского сада я избежал, потому что мама в Киргизии не работала и воспитывала меня дома. В пять или шесть лет научился читать — видимо, мама и научила, — и с самых ранних лет восхищался печатным словом. В 1945 году, в возрасте шести лет, я стал читать еженедельник под названием «Британский союзник», выпускаемый на русском языке британским посольством в Москве, а также «Литературную газету», которая, хоть я тогда этого и не осознавал, была много лучше по стилю, чем большинство партийных изданий. В сентябре 1946 года мне пришла пора идти в школу, и я был полон желания начать учиться по-настоящему.
Свободное копирование
