В ту ночь нам не спалось. А когда уснули, я во сне так кричал, что лежавшие рядом со мной Цыбульский и Лейтман проснулись и разбудили меня. Борис закрыл мне рот рукой и шепнул: — Замолчи, ты так кричишь, что может услышать обер-ангел смерти Френцель.
Я его оттолкнул:
— Ну и лапа у тебя, можешь и лошадь задушить.
— Я таки был когда-то возчиком и, кажется, единственным, кто обходился без кнута. Теперь прошу тебя, не тяни долго, только распорядись — и ты увидишь, как я их задушу.
Я его перебил:
— Не болтай и усни.
Борис уснул, а мы с Лейтманом продолжали потихоньку разговаривать.
— Саша, что же будет? Борух намекнул, что вся надежда на коммунистов, на советских людей и чтобы не думали только о себе. Если бежать — так всем вместе.
— Да, Шлойме, и я так думаю…
Приведу рассказ варшавского парикмахера Бара Файнберга, проработавшего в Собиборе семнадцать месяцев. Этот рассказ был записан мною в 1944 году, когда я уже находился на свободе, и он дополняет картину ужасов, царивших в лагере смерти.
«Я работал во втором лагере, где находятся склады, — рассказывает Файнберг. — Сейчас же, как осужденные на смерть раздевались, их вещи относили туда: отдельно обувь, верхнюю одежду и т. д. Там их сортировали и упаковывали. Ежедневно из Собибора отправляли десять вагонов, груженных одеждой, обувью, мешками женских волос. Документы, фотографии и другие бумаги, а также малоценные вещи мы сжигали. Когда никто за нами не следил, мы бросали в костер и деньги, и драгоценности, обнаруженные в карманах одежды, чтобы немцам они не достались.
Во втором лагере построили три барака специально для женщин. В первом бараке они снимали обувь, во втором — одежду, в третьем им стригли волосы. Меня назначили в третий барак парикмахером, нас было двадцать человек. Мы стригли и складывали волосы в мешки. Немцы говорили женщинам, что это делается в целях гигиены.
Многое мне довелось видеть в этом лагере. В июне 1943 года из Белостока прибыл эшелон, битком набитый голыми людьми. Видимо, немцы решили для себя, что в таком виде пленные не побегут. Живые и мертвые вперемешку. В дороге им не давали ни пищи, ни воды. Когда человек был очень слабым, но еще в сознании, еще дышал, — его уже обливали хлорной известью. Чего только не творили эсэсовцы в лагере! Топтали маленьких детей своими сапогами, размозжали им черепа, на беззащитных натравливали собак, которые рвали куски мяса из живых людей. На территорию третьего лагеря нас не пускали, но мы знали, что там происходит.
Однажды был такой случай. Машина, подающая газ в “баню”, неожиданно испортилась, как раз тогда, когда там находились люди. Несчастные взломали двери и стали разбегаться, часть бежавших расстреляли во дворе, остальных загнали обратно в “баню”. Механик исправил машину, и все пошло своим порядком.
Восемнадцатилетняя девушка из Влашима, идя на смерть, крикнула на весь лагерь:
— Вам за все это отомстят! Советы придут и с вами, бандитами, рассчитаются беспощадно.
Ее забили насмерть прикладами.
Еврейский парень из Голландии, сортируя вещи, однажды узнал одежду своих родных. Он выбежал во двор и там, в огромной толпе людей, которых вели на смерть, увидел всю свою семью.
В северном лагере, где мы находились, работы осталось примерно на один месяц.
…В тот день фашисты взяли пятнадцать человек и всыпали по двадцать пять розог, при этом подвергавшийся порке должен был сам считать удары. Если кто ошибался, сбиваясь со счета, порка для него начиналась сначала.
На второй день такой же экзекуции подверглись двадцать пять человек.
Один из ребят сказал мне со слезами на глазах:
— Не знаю, кто счастливей: те ли, — он показал глазами на третий сектор, — для которых все заканчивается через несколько десятков минут, или мы, которые на пути к смерти должны вытерпеть столько страданий…»
Да… Столько лет прошло, а помнится каждый день…
