12 июня 1943 года
Солнечно. Утром короткая тревога.
Вся жизнь вошла в общий ритм войны и работы. Быт совсем оттеснен: есть военная форма, паек - и все в порядке. Нет забот о хозяйстве, об одежде и пр.
Диктую... Кажется, одолел в третьем акте трудное звено, - там был уход в философию вообще, а нужно, видимо, большее сцепление с действием.
Диктовал до 6.30 дня. Закончил бы работу, но сорвал вызов в лекторий. Надо там выступить. Закончу завтра, и экземпляр пьесы будет "на столе". Затем, до четверга, последние выверки и шлифовка.
Выступил в лектории. Рассказал ряд эпизодов из истории Балтийского флота: о Маркине, Железнякове, Папанине.
Потом шли с С. К. по набережной Невы, по Кировскому проспекту, а в это время передавали по радио мою речь о Пушкине и звучали мои слова из радиорупоров на пустынных улицах Ленинграда...
Чудный теплый вечер. Вдали - вспышки зенитного огня. Пулеметная стрельба... Сегодня было предупреждение о возможном массированном налете. Видимо, немцы взбодрились или хотят потерять штук пятьдесят самолетов?..
По радио: Рузвельт предлагает Италии выйти из войны...
Вдруг - где-то чьи-то вопли, истерика... Видимо, любовная драма. Как странно слушать в тишине белой ночи эти стенания. Но c'est la vie{131}.