Александр Митта продолжает снимать «Экипаж». 12 февраля должна была сниматься сцена «у санатория» с участием Олега Даля, Георгия Жженова, Екатерины Васильевой, но съемку пришлось отменить. Дело в том, что в тот день ударил сильный мороз — до 20 градусов, — а в числе актеров находился 8-месячный ребенок. Опасаясь за его здоровье, решили снять эпизод в более благоприятных условиях. На следующий день съемку перенесли в помещение — снимали эпизод, где герой Жженова (Тимченко) приходит в кабинет к своему начальнику. 14 февраля работа остановилась — заболела одна из главных исполнительниц Александра Иванес.
13 февраля «Советская культура» опубликовала сердитое письмо одной из читательниц, которая высказывала в нем свое недовольство по поводу внешнего вида советских школьников. Такая проблема в те годы действительно существовала. Каких-нибудь десять лет назад, в шестидесятые, советское общество было куда более однородным, как тогда выражались, «серым». Тогда по улицам советских городов ходили люди в одинаковой одежде, причем не самого лучшего качества. А дети в школах носили мышиного цвета форму, которая обязана была подчеркнуть их равное друг с другом положение. Но в 70-е ситуация начала меняться. Общество стало расслаиваться, пусть и не так стремительно, как в наши дни, но все равно заметно. В гардеробах советских граждан появились многочисленные импортные обновки, которые буквально преобразили некогда серую толпу — теперь она стала куда более привлекательной. Такая же картина наблюдалась и в учебных заведениях страны, где молодежь щеголяла друг перед другом самыми немыслимыми обновками (и это при том, что в 1976 году была введена новая, более приятная на взгляд форма синего цвета). Причем такая ситуация наблюдалась не только в крупных городах, но и на окраинах. О чем наглядно свидетельствует упомянутое письмо в «Советской культуре»: автором его была жительница поселка «Заветы Ильича» Московской области В. Искра. Она писала:
«Хочу задать вам вопрос: можно ли ученицам ходить в школу в сережках, в золотых перстнях? Не только десятиклассницы, но даже маленькие девчонки, десятилетние, смотрю, носят украшения. Меня это удивляет. Я росла в других условиях, мне было 11 лет, когда кончилась война, и в школу мы ходили в кирзовых сапогах. Только с 1948 года стали жить лучше… Конечно, сейчас время настало другое, все одеваются хорошо. Но дети-то все равно остаются детьми. Хорошо ли их так баловать?»
Эльдар Рязанов продолжает работу над комедией «Гараж». Как мы помним, павильонные съемки начались 6 февраля и идут в максимальном ритме — в день снимается по 120–140 полезных метров пленки. Так было и 12–15 февраля, когда снимали эпизоды, где обиженные члены гаражного кооператива требуют справедливости, а когда понимают, что их никто не слушает, пускаются на крайнюю меру — похищают поименный список членов кооператива. О съемках вспоминает Э. Рязанов:
«Мы снимали сразу тремя камерами. Но ни один актер точно не знал, какая именно камера фиксирует его, не знал, снимают ли его крупно или же общим планом. Поэтому весь клубок человеческих тел и страстей кипел, как в жизни, эмоции выливались, возникали конкретные взаимоотношения между партнерами в каждом новом эпизоде. Естественно, надо было следить, чтобы «градус» игры был кинематографическим, то есть приближенным к жизни, чтобы не было театральных «переборов». Благодаря такой съемочной манере возникла и довольно своеобразная стилистика фильма. Артисты знали, что их игру фиксируют на кинопленку, и тем не менее съемка велась в какой-то степени как бы скрытой камерой. Причем задания операторам-камерменам менялись от дубля к дублю. Вследствие этого артисты не могли приспособиться ни к одной из снимающих камер. Исполнителям ничего не оставалось, как жить жизнью своих героев, быть наполненными, играть во всю силу. Тем более что пространство, место действия, было ограниченным, и когда камера делала акцент на одном артисте, в поле ее зрения невольно попадали и те, кто был рядом, на фоне или впереди. Все это должно было создавать впечатление документальности, жизненности, достоверности…
Параллельно с кинопленкой все фиксировалось и на видеоленту. Исполнители приглашались после снятого дубля к монитору и смотрели, как сыграли. Стоя около телевизора, артисты охали, ужасались себе, издевались над партнерами, дискутировали, делали замечания друг другу, выслушивали мои пожелания и просьбы операторов. Вносились поправки. Причем всеми — и мной, и исполнителями, и художником, и оператором. После этого снимался следующий дубль. Почти всегда он был значительно лучше предыдущего… Надо добавить, что «Гараж», в отличие от других фильмов, снимался последовательно. То есть сначала снимались первые кадры фильма, затем — последующие, как написано в сценарии. Развитие действия репетировалось и фиксировалось съемочными аппаратами по порядку. Поэтому нарастание эмоционального градуса каждой новой сцены вытекало из накала предыдущего эпизода…»
Режиссер Малого театра Борис Равенских переживает не лучшие времена. В родном коллективе его травят, пытаются отправить куда подальше — преподавать в ГИТИС. А он не мыслит своей жизни без сцены. Поэтому настойчиво просит министра культуры СССР Петра Демичева принять его. Но тот тянет, поскольку прекрасно знает, откуда ветры дуют: во главе травли режиссера стоит сам Михаил Царев. В те февральские дни Равенских записывает в своем дневнике следующие размышления:
«Стиль руководства в Малом театре основан на страхе, царит холуйство, барство, высокомерие, чванство, ложь. Решение моего вопроса длится два года. Цель — не дать мне работать. Травля, расправа… Почему? За что? В Малом театре — трагедия. Судьба Зубова, Судакова, Дикого, Бабочкина, Смоктуновского… Но я прошу работы и уважения. Помогите, что делать? Какой репертуар я дал Москве — Шолохова, Леонова, Н. Островского, Толстого… Я заработал право иначе относиться к себе…»
Свободное копирование
