А л е к с е й К а п и т о н о в и ч
Пригласил нас Гастев и на вечер памяти своего отца Алексея Капитоновича Гастева. Замечательный был человек, многогранный, талантливый. Ученый, политик, поэт... И половины хватило бы для расстрела.
Грешным делом, я полагаю, что арестовали Юрия Алексеевича и его старшего брата, судили и держали в лагерях не за то, что они сами сделали, что бы они ни сделали, а за отца. Большевики, сами бывшие каторжане, по себе знали все про конспирацию, заговоры, как власти обмануть. А когда сами до власти дорвались, так круто и жестоко дело вели, чтобы тем, кого они победили конспирировать не удалось.
Они смертельно и кроваво мстили за своих родных и близких. И по собственной логике не сомневались, что когда их власть кончится, им самим и детям их при случае также люто отомстят. Боясь этой ответной мести, вместе с врагами своими стремились искоренить весь их род, и детей, и близких. Изо всех сил людоедский маятник раскачивали.
Юрий Алексеевич скупо рассказывал нам о своем отце. Обо всей семье, какие все высокоумные и талантливые. Мне более всего нравилось, что А. К. Гастев вышел из партии добровольно незадолго до революции. Собственноручно выбросил выигрышный билет.
Дома у них, в какой-то огромной комнате с высокими потолками, вся верхняя предпотолочная полка по периметру была заставлена папками инфолио. Бумаги и документы, оставшиеся после Алексея Капитоновича. Ю. А. всегда обещал, что соберется с силами и разберется с этими бумагами, содержащими в важной частности все идеи и всю документацию по организации Института труда. Гастев рассказал, что вызывал его для собеседования об идеях отца тогдашний премьер-министр Косыгин, который собирался внедрять в государственном масштабе НОТ – научную организацию труда.
Тогда-то я и вернул свой вопрос о Молотове. И спросил, не возьмет ли Косыгин Гастева к себе в штат?
Из общего уважения к семье Гастевых я искал только что вышедшую книжку А. К. Гастева «Поэзия рабочего удара». Переплачивать я не мог, деньги у меня водились в копеечных измерениях, пришлось украсть. Был у меня знакомый большевик Гурвич. Я взял у него книжку Гастева почитать с обещанием отдать и не отдал. Единственный раз в жизни. Книжку я прочитал. До конца. Но учить наизусть не стал.
Чествование Алексея Капитоновича проходило в большом зале. Огромный портрет А. К. Гастева на том месте, где обычно висел вечно живой. Зал не полон, но людей много. Странное дело, почти все знакомые. Со многими за руку.
И за столом президиума тоже почти все по имени знакомые. Я не знал, что все эти ветераны и корифеи все еще функционируют, живы. Председательствовал Сурков. Как теперь говорят, фигура знаковая или культовая. Фигура, короче.
У Н. Я. Мандельштам о нем очень интересно написано. Мандельштам, А. К. Гастев, Сурков, Ю. А. Гастев и, на конце цепочки, связующей имена и времена, я.
Ю. А. сидит отдельно, боком к сцене. Сосредоточен. Одна рука на спинке кресла своего ряда, другая – на спинках предыдущего, голова опущена, лица не видно, не подходите близко. Никто и не подходит. Даже жена с двумя девочками. Говорят, ему тоже слово дадут. От семьи. Как сыну.
Все выступающие, в основном старики, в очень светлых, теплых тонах говорят об Алексее Капитоновиче, каким он парнем был. Веселым, глубоким, находчивым, критичным, предприимчивым, последовательным, многоидейным, строгим к себе, нежным к друзьям. Узнаю отца по сыну.
Каждый припоминает и выделяет последнюю встречу, последний разговор, слово, жест. Сурков вызывает следующего и добавляет:
- Приготовиться Юрию Гастеву, сыну поэта.
Как по хлопку стартового пистолета Гастев вскочил и выбежал, выскочил из зала. К этому времени мы уже достаточно хорошо знали его и догадались, что он в буфет, глотнуть наркомовских сто грамм для отваги перед атакой. Вернулся. Его вызвали. Он вышел. Привалился на кафедре, приобнял ее, не в зал смотрит, в пол, вниз. И медленно, как бы разгоняясь, стал говорить:
- Тут все подряд выступающие говорили про последний день, когда они видели моего отца Алкесея Капитоновича Гастева...
Но не было, не было последнего дня.
Последней была ночь!
Его забирали ночью.
Как воры, вломились толпой.
Время грабежей и преступлений...
Эмоциональный заряд был сильный, близкий к истерике, люди в президиуме почувствовали, что и они под подозрением...
Общее состояние беды, болезни.
Свободное копирование
