Аспирантура

А с п и р а н т у р а

 Вот где наша дружба с Меськовым стала совершенно бессомнительной и оттеснила все иные отношения, так это аспирантура. В общем, это и организационно понятно. Была ли группа, не было ли, университет закончили и все в разные стороны. На кафедре для продолжения дружбы остались только мы с ним.

 Я все равно не все напишу. Может, еще о Томске буду писать, и там, как он вместе с другими ко мне приезжал, как я у него в Москве ночевал. Как он в Америку ко мне приезжал и еще обещал приехать. Про жену его, Наденьку, про дочку Настеньку, про сына Сережу. А сейчас только об аспирантуре, на пока, пока хватит.

 Еще в студенчестве стал Валерий Сергеевич отрываться в организационную сторону. Совмещать. Днем студент, а летом еще и руководитель делегации студентов куда-нибудь в недалекий, неопасный зарубеж. В Венгрию, например. Так что к аспирантуре его уже на факультете хорошо знали как опытного и надежного организатора. Это в значительной мере объясняет, почему сразу после приказа о зачислении его выбрали или назначили председателем аспирантского совета. А он тут же кооптировал меня в свои заместители. И стали мы вдвоем...

 Не знаю какой глагол написать. Пусть так и останется.

 Аспирантов на философском факультете то ли больше, то ли столько же, сколько и студентов. А поскольку обучение трехлетнее, а не пятилетнее, на каждом курсе очень много людей. Большинство без базового философского образования, приезжие. Зарубежники выбили себе для этих приезжих аспирантов едва ли не трехлетний курс ликбеза. Марксизм марксизмом, но какой же философ без Канта и Платона? А для всех остальных, в том числе и местных, был обязательный курс, ну что ли все тот же диамат, только высшего уровня, для кандидатов.

 Вел его старик, бывший декан, паскуда конечно в прошлом, но, честное слово, я никого не виню. Страна такая, запросы такие, социальные заказы. Не ты, так другой, но кто-то должен. Не хочешь, иди в керосиновую лавку, покупай бидон и на Красной площади обливай себя, поджигай себя. Альтернатив нет.

 А для нас этот мужик был вполне хорошим, как охранник Освенцима для своей семьи, как мой отец для меня. А боговать на этом семинаре стали именно мы с Валерием уже тогда Сергеевичем. В чем это выражалось? Мы с ним, конечно, в очередь и сами делали доклады. На около логические темы. «Логика как наука и часть философии», «Истина и правдоподобие», «Доказательность и убедительность в науке и философии». Не только приблудные, но даже наши бывшие сокурсники с других кафедр все это знали, да и понимали не слишком хорошо, вопросов практически на задавали. И только руководитель после каждого нашего доклада отмечал, что это совсем иной, гораздо более высокий уровень исследований, и каждый наш доклад – готовая диссертация.

 Однако мы с Валерием Сергеевичем боговали не в этом, это за нас логика боговала. Остальные ведь тоже выступали. И тут в обороне, оппонируя, мы с Меськовым составляли ударную пару сметающей силы. Если это был наш сокурсник, мы его не трогали или только чуть-чуть, вежливый вопрос, удовлетворительный ответ. Даже и чужих многих не трогали. Девушек и тех парней, которые казались нам нормальными парнями. Были и такие, которые выходили и по полчаса читали по бумажке передовицы газет, а в промежутках пересказывали прочитанное своими корявыми словами. Тут мы с Валерием Сергеевичем были не нужны. С такими аспирантами разбирались своими силами.

 Однако, едва ли не половина приехавших корчила из себя. Дулись. Например, садится на место аспирант, отговоривший свое. Не слишком хорошо. Затрепали вопросами, на некоторые из которых он не смог убедительно ответить. И на его место восходит следующий с победительной усмешкой и вслух сделанным предупреждением, что именно он прямо сейчас ответит на все вопросы. А ведь поэт Вознесенский предупреждал, что на все вопросы отвечает Ленин. А этот не Ленин. Гораздо доступней. Добыча.

 Он нам в тоне: «Я сейчас вам, серым да сирым, все непонятности разъясню и мировые проблемы поставлю на место, опущу до околопарашного уровня». И в таком напыщенном стиле свой безмозглый двадцатиминутный доклад завершает уже чуть ли не в состоянии припадка умственного нарциссизма.

 Ответную операцию по отряхиванию праха с ног своих начинал обычно Меськов. Вяло, издалека и невзначай. Чуть ли не с позевыванием, низко, почти носом водя по бумаге, долго просматривал свои записи, он затевал витиеватое возражение:

 - Достаточно убедительное проведенное доказательство...

 - Полнота охвата материала...

 -Непротиворечивость или как минимум бессомнительность исходных положений...

 - Устойчивость и надежность авторитетов...

 - Продуманность и профессионализм всего построения...

 - Я в восторге от цельности выступления...

 Тут, в этом месте, докладчик млел до соплеотделения и начинал украдкой озирать аудиторию, чтобы навсегда запечатлеть атмосферу триумфа и благоговения.

 - Но! В ней, в этой цельности-то и изъян!

 Или где-нибудь в другом месте.

 - Стоит найти Архимедову точку опоры, подцепить воз приведенных силлогизмов, и летит в тартарары все! Не какая-то часть, а именно все гнилостное квазицельное сооружение этого блудословного выступления целиком!

 - Камня на камне не остается!

 - И зацепочка-то есть и найдена!

 Действие второе. Я иду на добивание.

 Часто я начинал с Меськова. С критики Валерь Сергеевича. Так отрепетировано. Как бы я ему возражаю, я с ним не согласен.

 - Мягок до оппортунизма...

 - Снисходителен...

 И по головной колонне, по флангам и по тылам беглым огнем. Я еще и половины не сказал, Меськов опять руку тянет, добавить хочет, не все сказал, добить хочет. Бомбардировка Дрездена. Заход за заходом. В дым, в пыль.

 У докладчика обсыхают аргументы, и в мозгах рядом со старыми кривыми извилинами образуются новые овраги и рытвины.

 Заканчивалось тем, что руководитель, Василий Сергеевич его звали, прекращал избиение хвастуна, делал ему замечание, чтобы впредь не задавался, показывал на нас как на образец понимания и революционной критики. Нас стали бояться, просили разрешения выступить.

 Опять отступление. В моей жизни было всего три эпизода, когда я так удачно с полным успехом работал с кем-то в паре. Эпизодов гораздо больше, с одним Меськовым не менее трех, но напарноков в моей жизни было три. Это любимые, замечательные воспоминания, у меня лично вызывающие восторг. Вроде как стих удачный написать, может и больше.

 Два других случая не ко времени, не к месту. Но я не уверен, что у меня есть время и будет место об этом написать. Как я делаю – пропустить? Жалко. Назову хоть.

 В Томске, в Томском государственном университете по моей беспартийности двинули меня по профсоюзной линии. Начальником производственного отдела профкома ТГУ. Самый главный отдел. Заведующий соцсоревнованием. Фикция общегосударственного значения. А в отделе у меня было не помню сколько еще человек. Но был там мой заместитель и все остальное, впоследствии мой ближайший в Томске друг, а еще позже зам губернатора Томской губернии Слава Зинченко. Вячеслав Иванович. Мы с ним выступали не хуже, чем с Меськовым.

 Тоже не один, а несколько раз. Это забавно, может позже опишу.

 А последний раз, уже здесь, в Америке. За моим столом собирается все реже народ многограмотный, эрудированный, интересующийся. И зашел как-то раз разговор о религии. И я высказал одно из сотен своих спорных положений.

 Народ только накрахмалился меня сбивать ответным огнем или хотя бы вопросы ехидные задавать, и тут совершенно неожиданно для меня слово взял мой старший сын Артем. Библия у него – любимая настольная книга, память приблизительно как у меня и за плечами иезуитский колледж Америки, где многие предметы читали отцы-иезуиты, прямо в рясах. И он непрошено, с цитатами из Библии и пересказом того, что говорили в колледже, сильно поддержал меня. Противники сникли. А когда сыночек закончил, я опять подхватил:

 - У этой проблемы есть и другая, не менее интересная, но скрытая сторона...

 И опять – я теоретическую часть, только рот закрою, на подлете сынок с примерами и подтверждениями. Минут уже через пять я спиной почувствовал какой-то общий восторг прямо-таки эйфорию гостевую. Мы и смотрелись, может быть, неплохо, я, толстенький, на месте председательствующего, а вокруг меня небольшими кругами, на бреющем полете совершает аккуратные мизансцены мой красавец сынок.

 А уж слушались мы просто отпадно. Фотографии делают, тут бы уместнее была бы магнитофонная лента.

 Однако главной проблемой у аспирантов был отнюдь не этот семинар, хорошо ли, плохо ли, всем выставляли зачет. Главное было – публикации. Дефицит бумаги. Мелочь, в стране, где дефицит всего, что тебе в этот момент понадобилось.

 На философском, как и на любом гуманитарном факультете, много пишущие люди собрались. Не столько на доске, мел обычно был, сколько именно в печати. Из-за бумаги чуть не дрались, и аспиранты в этой агрессивной очереди всегда были самыми последними.

 Мы с Меськовым выдумали вот что (уж в этом месте авторство мне не дорого. Я не помню, но пусть он придумал), пойти с вытянутой рукой по отделениям и кафедрам и выпрашивать листы под общефакультетский аспирантский сборник.

 И я пошел. За себя просить мне всегда стыдно, за других, за аспирантов, даже весело. Я ходил по кафедрам, объяснял общую идею, грандиозность замысла, просил, уговаривал, клянчил, ставил одни кафедры в пример другим, ничего не стыдно.

 Была конечно, а как же, в этом и маленькая шкурная идея: мы с другом-соавтором Валерием Сергеевичем ужас какие писучие попались, уже несколько совместных статей с ним слепили, в том числе и в центральные печатные органы философии, и хотели, чтобы, ясное дело, всем сирым и обиженным, в необходимом им объеме, но чтобы и нам – сколько захотим.

 По углам по сусекам наскребли, и мы в первый же раз наклянчили 25 листов, знающие люди поймут и ахнут, А потом, со ссылкой на эту цифру, добивались большего. Главным редактором был все тот же Василий Сергеевич, который полностью нам доверял и все, что мы просили, подписывал.

 Статьи, включая и наши личные, были конечно барахлом, да хоть и докторов возьмите – синюшный, выморочный марксистский маразм, в различной степени грамотный. Но там были «статьи» приезжих, даже как-то грустно вспоминать. Большая цитата из «Правды» - абзац. После него пересказ этой цитаты своими словами, и так от начала до конца. Жуть. Некоторым отказали. Однако в целом проблема публикаций аспирантов была снята.

 Закончилось все равно смешным. Года через три после окончания аспирантуры, я уже и защитился давно, и получил доцента недавно, приехал из Томска на родной факультет в командировку. Меня буквально за руку в коридоре ловит Плетников Юрий Константинович, как раз какой-то из самых главных, факультетский начальник.

 - Родос! Вот. А я давно вас ищу. Вы, видимо, свою общественную нагрузку сменили, но я поставлю вопрос на парткоме, в самом принципиальном виде. Если не хотите добровольно, пусть вас обяжут. Когда вы занимались публикациями аспирантов, мы на кафедре забот не знали, этот сложнейший, трудно разрешимый вопрос был полностью снят. И вот, глядите-ка, опять всплыл, аспиранты толпами, что ни день, ходят, буквально плачут, нет возможности опубликоваться, срываются сроки защит. Я добьюсь, чтобы вас снова назначили.

 Я к нему чуть не в объятья.

 - Юрий Константинович, дорогой. Обещайте, что вы так и сделаете, очень прошу. Единственная загвоздка, мне из Томска несколько накладно будет эту работу делать.

 Он аж чуть не присел от неожиданности.

 - Ой, извините, дорогой. Я так к вам привык, не допускал и мысли, что вы где-то в другом месте работаете. Господи, простите пожалуйста.