Через много лет мы уже пожилыми степенными людьми встретились в доме Ермакова. Он как раз был зам директора одного из самых богатых колхозов в Крыму. (Это не он, это я говорю, мне-то верить можно). Приехали всего несколько старых, старинных друзей, я, как всегда и всюду с Люсей, они тоже друг друга по двадцать лет знают. Однако тогда, когда мы все друг друга знали и дружили, Люся была совсем еще девочкой и участвовала далеко не во всем. И вот мы расселись. За первый час в квартиру Ермакова раз пять стучались:
- Женка прибегла, говорить там к нашему Евгению Мыхалычу гости с городу понапрыехалы, поды, говорить снеси для гостей как-нибудь угощение.
И вносит корзину: свежие яйца, кусок окорока, домашняя колбаса. В магазинах-то, в том числе и сельских, одно хозяйственное мыло на случай войны и городской маргарин на все случаи домашней кулинарии.
- Евгений Мыхалыч, корзинку после отдай, не забудь, а то женка заругаить.
Следующий стучится, там за дверью в очереди стоял:
- Звиняй, Мыхалыч, я тут проходил, все село гутарит, шо к тебе гости с городу приихалы. Тебе ж, думаю, городских угостить нечем, я тебе огурчиков свежих принес с огороду. А от тут соленые, жинка сама для себя солила, не побрезгуй.
А за ним следующий, с помидорами. С маслицем домашним. Кусок свинины с полноги.
А водка у нас была своя.
У Жени как раз была походная жена, Света, довольно еще молодая и симпатичная женщина, чуть только по-деревенскому более, чем положено, пушистая, она и нарезала, и наливала, и за сменой блюд следила. И смеялась вовремя.
А мы вспоминали. Жизнь вообще нашу молодую вспоминали и ермаковское вранье: то один одно расскажет, другие добавляют и исправляют, а сам Ермаков с нами спорит за правду своего вранья. До утра сидели.
Люся моя никогда в жизни так много не хохотала и с некоторым особым чувством, вроде уважения, на меня утром посмотрела:
- Как вы весело жили, жалко, что я раньше не знала.
Однако в этом на всю ночь конкурсе вовсе не мой Артем победил, а некий другой, совсем неизвестный мне «друг» Ермакова, вообще без имени, но зато с фамилией Обликов. Тоже мастер спорта по самбо, но еще и поэт, и инженер, борец за правду. Он родился, когда уже я в университет поступил.
Позже, уже в Америку, Ермаков присылал мне огромные письма на четырех листах от руки с обеих сторон. Начало традиционное: «Привет, Валера». Заканчивалось тоже: «Наилучшие пожелания Люсе. Твой навсегда друг Ермаков». А в середине весь текст письма:
- Хочу рассказать тебе одну забавную историю. Еще когда я был заместителем председателя колхоза (вариант: работал инженером в Крымэнерго. Подтверждаю, действительно работал), сидим мы как-то на правлении...
И так все письмо. О себе, о семье ни слова, мне – ни одного вопроса. Не все пропало. Но, во-первых, как у Андронникова, устно у Жени было куда интересней, живее, чем на бумаге. Во-вторых, с какого-то момента я стал Женины рассказы выставлять в интернет. И некоторые из них я же встречал потом на совершенно иных сайтах, как жемчужины, отысканные в недрах инета. Расскажу здесь одну из опубликованных мной его историй. Копия не сохранилась, и не представляется вероятным найти ее в дебрях интернета. Пишу наново.
Как-то состоялось расширенное областное совещание начальников среднего звена в сельском хозяйстве. Банкет. Стол буквой «П». В середине одной из ножек Женя, Евгений Михайлович Ермаков, радушный красномордый бабий угодник. А рядом довольно пожилая дама, склонная к кокетству. Никаких серьезных замыслов, но из джентльменских соображений стал Женя делать вид, что ухаживает. А преклонных лет девушка в самых жеманных манерах стала эти ухаживания принимать.
- Не хотите ли шашлычок? С пылу, с жару, сочный, сам в рот просится.
- Да нет, Евгений Михайлович, я уж лучше салатик.
- Хорош и салатик, но шашлык из молодого барашка...
- Да не смогу я его жевать. Мне бы ваши зубы...
И тут Женя самым залихватским движением выхватывает изо рта вставную челюсть:
- Нате, пользуйтесь, для вас я и своих зубов не пожалею. Тем более, что у меня запасная вставная челюсть есть.
Тут барышня весь стол, куда сумела достать, заблевала.
И, наконец, там же я запостил своих штук двадцать историй и баек в его, в Женину честь, подписываясь везде и до сих пор Ермаков.
Он не обидится. Он уже умер.
Говорят, что правда одна на всех. Есть мол такая правда, одна единственная для всех правда. Ответственно заявляю, кроме математики нет такой правды. Есть она только в науке, как идеал, недостижимый образец. А в жизни, в реальной жизни... Вот солнце заходит, а у кого-то в сей миг только восходит. Мне скоро спать пора, а тот еще и не проснулся. У нас тут как раз весна, а в Чили – осень.
Есть русская приговорочка, одна из самых моих любимых: заяц морковку ворует, лиса зайца ловит, волк лису гоняет, человек волка стреляет – у каждого своя правда. Каждый кулик свое болото хвалит. Им не договориться. Для одного стакан вечно полупустой, а у другого наоборот, полуполный.
«... Нет правды на земле, но правды нет и выше...»
Я вот все время говорю, что не люблю врать, хочу сказать правду. О чем это я? Об искренности. Косоглазия не скрываю, глаз не щурю, не прикрываю, но и смотреть прямо не могу, сбиваю собеседника с мысли.
Вот и Эренбург говорит, что не хочет врать, как другие, я перелистываю страницы, он врет сам себе.
Да, вот еще вранье самому себе.
Как Сократ говорил: познай самого себя. Познаешь себя, познаешь как с лука одежки снимаешь, уже весь в слезах и печали, а до правды не докопаться. Что позавчера привиделось правдой, вчера уже вызывало сомнение, сегодня смотрится как обман, завтра будет отброшено как очевидная ложь.
Свободное копирование
