В тот же вечер к генералу один за другим, прижимаясь в ночной темноте к забору, пришли пять-шесть разношерстно одетых, разных, но чем-то очень похожих один на другого молодых людей. Все проходили в заднюю комнату, столовую, с наглухо закрытыми ставнями, и садились за обеденный стол. На столе лежала чистая клеенка с голубенькими цветочками. На председательском месте, во главе стола, молча и грузно сидел, опершись локтями на стол, генерал Ренненкампф. Когда все собрались, он произнес небольшую речь.
— Господа офицеры, — сказал он, — мы должны облегчить и ускорить вступление в Таганрог дружественной нам германской армии…
— Дружественной?! — удивился один из офицеров, худой молодой человек со шрамом через лицо, видно от сабельного удара.
Ренненкампф тяжело посмотрел на него и, не повышая голоса, ответил:
— Да, дружественная нам, офицерам, германская армия. Она придет освободить страну or ига большевиков. Понятно, поручик?
Не дожидаясь реплики, генерал продолжал:
— По имеющимся у меня сведениям, передовые части германского ландсвера вступят к нам со стороны станции Марцево. Предлагаю установить сменное наблюдение, встретить белым флагом и доложить германскому командованию обстановку в городе на день вступления. Для этого вы должны быть в курсе дел в самом городе, в его органах самоуправления, знать о численности и составе большевистских частей. Поэтому приказываю…
Когда через час заговорщики стали по одному выходить, их ждали у ворот с десяток вооруженных рабочих и среди них — Михайло.
— Тихо, руки вверх! — негромко командовал кожевенник Михайло каждому, и все безропотно подчинились. После ареста последнего, шестого по счету, он спросил:
— Кто этот старшой, у которого вы были?
Офицеры молчали.
— Ясно, — сказал Михайло и вошел в дом. На пороге его остановила Луиза Ивановна. На ней была ночная кофта с кружевами, жидкие волосы ее были в папильотках, она прижимала молитвенно руки к груди и говорила, сбиваясь и плача:
— Ей-богу, я не знала, кто он есть! Ей-богу!..
Легонько отстранив старуху, Михайло вошел в горницу и насмешливо поклонился генералу:
— А я вас, ваше высокопревосходительство, сразу признал. Старые знакомые! Еще с той поры, когда вы изволили в русско-японскую нашего брата усмирять, может, помните?
И деловито добавил:
— Придется пойти вам со мной, гражданин Ренненкампф, ясно?
Свободное копирование
